Протянув руку, я сказал:
— Простите за то, что я сказал... просто... просто у меня осталось слишком мало дней от отпуска, а погода явно не располагает к съемке.
Рука Гарни была сухой и жесткой, он пожимал мне руку до тех пор, пока я сам не высвободил ее, и он ответил:
— Если обиды нет и обижаться не на что. Я надеюсь, Малыш подождет, пока облака тебя не устроят. Малыш очень терпеливый, но иногда стесняется посторонних...
То, как он произнес слово «Малыш», заслуживало того, чтобы написать эту кличку большими буквами, а не просто обозначать домашнее животное.
Оценив направление облаков, я понял, что Малышу придется ждать довольно долго, поэтому я направился к машине, взятой напрокат, которую я припарковал в нескольких ярдах от сарая, приглашая Гарни освежиться баночкой пепси из холодильника на моем заднем сиденье. Штаны Гарни при каждом шаге издавали шуршащий звук, чем-то напоминающий шуршание кошачьего языка, лижущего руку. А при каждом слове его дыхание, пропитанное запахом табака, чем-то напоминало запах, исходящий от кошек, — теплый и утробный... Старик сел в машину так, чтобы видеть Малыша, выставив ноги из машины и в то же время погрузившись в мягкое кресло. Шумно прихлебывая из банки, он сообщил мне:
— Я уже говорил, ни одна уважающая себя кошка не хочет быть моделью, поэтому единственный способ — создать свою собственную кошку... Память наилучший помощник...
Я чуть не захлебнулся пепси, когда он произнес эти слова, ведь я считал, что Гарни рисовал случайных кошек, болтавшихся вокруг сараев... но создавать такие точные, персонифицированные портреты по памяти и благодаря воображению...
— Забавно, когда меня впервые пригласили на работу к Кацу — это было еще в тридцатые годы, — важнее всего для них было выставить название на публику и написать огромными буквами. То, что я пририсовал кошек к рекламе Каца, — это моя идея, мне за это не доплачивали. Но ведь как здорово, а? И ведь люди стали на это обращать внимание. А потом, эти кошки составляли мне компанию, когда я работал, — чертовски одиноко там наверху на лестнице, когда ветер заползает за воротник и не с кем поговорить на такой верхотуре.
Мальчишкой я залезал в отцовский сарай, и кошки терлись о мои ноги, мурлыкали, иногда прыгали мне на плечи. Точно так же кошки цеплялись за меня, когда я работал. Я не помню кличек кошек в детстве, они то появлялись, то пропадали, часто их давили коровы — нет, коровы делали это не нарочно, просто они были слишком велики, а кошки слишком малы. Но мне всегда нравилось находиться с кошками рядом. Вы, наверное, будете смеяться, но...
Гарни понизил голос, несмотря на то что рядом с нами не было никого, кроме нарисованного Малыша на стене сарая.
— Когда я был молодым и даже не очень молодым, у меня была мечта. Я хотел стать маленьким, как кошка, хотя бы на один вечер. Чтобы я мог понежиться вместе с другими кошками, чтобы нас было пять или шесть и все мы были бы примерно одного размера, и мы бы вместе мурлыкали, они бы лизали мне мордочку, и мы бы терлись друг о друга, а потом спали бы прижавшись. Когда у человека бессонница, нет ничего лучше кошки, урчащей под ухом. Это правда. Никакие таблетки не нужны, если рядом есть кошка.
Вот поэтому я и согласился на работу у Каца, когда услышал о ней, несмотря на то что я все-таки побаивался высоты. К тому же Великая Депрессия была хорошей мотивацией, но
мимо имени Кац, созвучного слову «кошка», было трудно пройти... к тому же им было до лампочки, что я вытворял с их рекламой. Мне стало смешно, когда телевизионщики начали мне задавать вопросы типа «рисовал ли я маленьких девочек в детстве»...
Слова Гарни заставили вспомнить об альбоме с его работами, который лежал у меня в багажнике (это был альбом, который я использовал в качестве справочника, особенно когда я собирался фотографировать очередной сарай, который, возможно, снимал раньше в другом освещении или при других погодных условиях), я вышел из машины и направился к багажнику, в то время как Гарни продолжал говорить о «молокососах-журналистах», которые брали у него интервью целых три минуты.
— ...Они даже не спросили меня, как звали кошек, как будто для них это не имело значения...
— А это что за маленькие киски? — спросил я, наткнувшись в альбоме на фотографию одного из самых детальных рекламных плакатов: четыре котенка лежали рядком в колыбельке из соломы, их смешные маленькие мордочки были вытянуты, и казалось, что стоит сделать еще один шаг, и они спрячутся в солому. Это были настоящие дворовые котята, даже если не принимать во внимание солому, они совершенно не были похожи на типичных котят с рождественских открыток или слащавых картинок, выставляемых художниками на Медисон-авеню, настоящие беспризорные котята из тех, к которым иногда удается подкрасться и потрогать, прежде чем они убегут в дальний угол пахнущего навозом сарая, в котором они родились. Такие котята обычно вырастают худющими длиннохвостыми созданиями, крадущимися как тени или появляющимися неожиданно за спиной и грозящими вонзить вам в ботинок коготь, прежде чем убежать. Такие кошки обычно быстро взрослеют и к трем годам ходят с отвисшим животом.
Читать дальше