Энн Райс - Вампир Лестат

– Чего ты от меня хочешь?

Мне было трудно говорить. В этот момент я боялся его сильнее, чем когда-либо прежде во время наших споров и сражений. А я ненавижу тех, кто заставляет меня испытывать страх, кому известно то, что я сам хочу знать, тех, кто таким образом имеет надо мной власть.

– Похоже, ты и читать-то не умеешь, – заметил он. – А твоего творца, этого отступника Магнуса, твое невежество что, совсем не волновало? Неужели он не научил тебя даже самым простым вещам?

Пока он говорил, выражение его лица совершенно не менялось.

– Неужели так было всегда? Неужели тебя никто и никогда не пытался научить хоть чему-нибудь?

– Ты просто читаешь мои мысли… – ответил я, не в силах прийти в себя от страха.

Перед моими глазами мелькали картины монастыря, в котором я учился, когда был совсем мальчиком, длинные ряды стеллажей с книгами, которые не мог прочесть, сидящую к нам спиной, склонившуюся над книгой Габриэль…

– Прекрати! – прошептал я.

Мне показалось, что прошло много времени, прежде чем он заговорил снова, на этот раз мысленно:

«Ты никогда не будешь доволен теми, кого создал. В мире безмолвия и забвения отчуждение и обиды только усиливаются».

Я пытался заставить себя уйти и не мог. Я молча смотрел на него и слушал.

«Ты нуждаешься во мне, а я в тебе, и во всем мире только мы с тобой действительно стоим друг друга. Неужели ты даже этого не можешь понять?»

Он произносил слова без всякого выражения, и они сливались в моей голове в один монотонный гул, словно без конца звучащая скрипичная струна.

– Это просто безумие какое-то, – прошептал я, вспоминая все, что он говорил мне, в чем меня обвинял, вспоминая то, что рассказали мне другие вампиры о том, как он заставлял всходить на костер своих подданных.

– Разве? Тогда отправляйся к остальным, к тем, кто молчит. Но не надейся, они тебе ничего не скажут.

– Ты лжешь… – попытался возразить я.

– И со временем их независимость будет только укрепляться. Кстати, запомни: если я тебе понадоблюсь, ты всегда сможешь найти меня. В конце концов, куда мне идти? И что делать? Фактически ты превратил меня в сироту.

– Я не совершал ничего подобного…

– Это твоих рук дело! – ответил он. – Да, в этом твоя вина. Ты все разрушил. – Странно, но в голосе его не было гнева. – Но я буду ждать тебя. Буду ждать, когда ты придешь, чтобы задать вопросы, ответ на которые известен только мне.

Я смотрел на него очень долго. Не знаю, сколько времени на самом деле прошло. Казалось, я не в силах был сдвинуться с места и не мог видеть вокруг ничего и никого, кроме него. Меня охватило всепоглощающее чувство умиротворения, как и тогда, в соборе Нотр-Дам. Я вновь оказался под воздействием его чар. Свет в комнате был чересчур ярким. Вокруг не осталось ничего, кроме ослепительного сияния, окружающего Армана. Мы будто приближались друг к другу, хотя на самом деле никто из нас не двигался. Словно неведомая сила неумолимо притягивала меня к нему.

Наконец я повернулся и выбежал из комнаты, спотыкаясь на каждом шагу и едва не падая. Промчавшись по коридору, я выбрался через окно и почти мгновенно оказался на крыше.

Я с бешеной скоростью гнал лошадь через Иль-де-ля-Сите, и сердце мое, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Лишь когда Париж остался позади, я немного успокоился.

Звон колоколов ада.

На фоне светлеющего утреннего неба передо мной возник черный силуэт башни. Мое маленькое общество уже улеглось на покой в подземном склепе.

Я не стал открывать саркофаги, чтобы посмотреть на них, хотя мне очень хотелось увидеть Габриэль, коснуться ее руки.

В полном одиночестве я стал подниматься на зубчатую стену, откуда так любил наслаждаться чудесным сиянием начинающегося рассвета, который мне уже никогда не суждено увидеть до конца. Я слышал собственную музыку – звон колоколов ада…

И вдруг до меня донеслись иные звуки. Я услышал их еще на лестнице и удивился тому, что они сумели долететь до моих ушей Впечатление было такое, будто очень далеко кто-то тихо пел нежную песенку.

Однажды, много лет назад, мне довелось услышать, как пел шедший по дороге на север деревенский мальчишка. Он не подозревал, что кто-то может его услышать, и воображал, будто он совершенно один на огромном пространстве. Быть может, поэтому его необыкновенно сильный и чистый голос обрел поистине неземную красоту. Я не помню слов, но они тогда не имели никакого значения.

Именно этот голос доносился до меня и сейчас. Одинокий голос, вобравший в себя все звуки мира и звавший издалека.