Клари Ботонд - Любовники старой девы

«Торгаш! — брезгливо подумал старик. — Торгаш на престоле истинных владык, которым служили мои предки!»

— Все, что принадлежало моим предкам, по праву принадлежит и мне, — меланхолически начал он. — А для того, чтобы эта груда развалин предстала перед всем приморьем в своем прежнем блеске, не хватит вашей казны, милый герцог!

Герцог поморщился.

— Нам незачем притворяться друг перед другом, — продолжил старик ровным спокойным тоном. — Золота вашего мне не нужно. От суетного существования при дворе я устал еще в юности. Единственное, чего я хочу, — это уединиться с несколькими преданными мне слугами в дорогих моему сердцу развалинах, провести там, на свободе, в покое и в тишине, остаток своей жизни, и там умереть, внимая гулу морских волн. Пусть этот долгожданный покой моих последних лет и явится наградой за ту услугу, которую я окажу вам!

Герцог слушал настороженно и недоверчиво. Маленькие узкие глазки излучали коварство, тщетно он изо всех сил старался придать им иное выражение — внимательности, например, или ума.

— Да, — сказал герцог, когда старик замолчал. — Вы стары и не так уж глупы. Но для того, чтобы вполне доверять потомку рода, известного своей строптивостью, я хочу знать, как вам стало известно о моем желании.

— Ничего нет проще! — воскликнул старик. — Я знаю этого человека! Мне пришлось с ним столкнуться однажды. Тогда я не сумел одолеть его! Но с тех пор я несколько поднабрался ума! Однако меня удивляет другое: почему он еще не убит!

— Если бы это было так легко и просто! — в голосе герцога послышалась горечь. — Каким-то чутьем он распознает отравленную пищу! Втравить его в уличный, якобы случайный поединок, так ведь он непременно выйдет победителем!

— Но можно просто-напросто бросить его в тюрьму под любым, пусть самым нелепым предлогом! — старик усмехнулся. — Можно казнить без суда!

— О нет! — маленькие глазки герцога блеснули злобой. — Я хочу показать тем, кто его послал, что я не боюсь их! Пусть его гибель будет случайной! Или еще лучше — пусть он совершит какое-нибудь преступление, чтобы я мог казнить его! Да, казнить, но на законном основании!

— Вы опасаетесь тех, кто послал его? Со мной вы можете не таиться!

— Да! Они — сила! А этого человека знаю и опасаюсь не я один! Он является открыто! Их корабли уже бороздят моря! Опасность грозит моему герцогству!

— Но ведь он — не лазутчик!

— Он — вестник! Он вселяет страх в сердца властителей, парализует их волю!

— Что ж, я помогу моей родине! Он будет казнен на законном основании!

«О, глупый торгаш! Нелепая кукла на троне благородных владык! Да, этот человек будет казнен, но вовсе не потому что таково твое желание! Это мой звездный час! Теперь или никогда!»

Жигмонт потянулся на львиной шкуре. Сон освежил его. Вокруг — все тот же солнечный полдень. Яркая зелень, недвижные цветы, медлительные бабочки.

Жигмонт продолжил путь.

Ему показалось, что цветущая опушка странного леса начала сужаться. Эта перемена обрадовала его. Значит, впереди его ожидает нечто новое!

Опушка леса, прежде довольно широкая, сузилась в узкую дорожку. Несмотря на свою наблюдательность, Жигмонт не успел заметить, каким образом дорожка превратилась в узкий, выложенный кирпичом коридор. Он ускорил шаг. Что впереди?

Осторожно коснулся прикрепленного к поясу кольца с ключами. Ключи тонко прозвенели. Он увидел легкое излучение, сияние.

Перед ним была серебряная дверь. Она была отполирована так же, как и предшествовавшая ей медная. Если медь отразила Жигмонта ярко-алым, как бы в пламенеющей заре, то серебро сделало его светло-спокойным, холодным. Он подумал, что отполированный металл отражает совсем иначе, нежели тихая водная гладь. Взял в свои сильные гибкие пальцы серебряный ключ и вставил в ясно видимую замочную скважину.

Серебряный покой оказался почти квадратным. Но, возможно, это ощущение было вызвано тем, что и стены, и пол, и потолок странной комнаты были из полированного серебра. И удивительно было видеть себя во множестве отраженных обликов.

Отражения повторяли каждое движение Жигмонта, лица их делались то невольно-улыбчивыми, то выражали тревогу, то глядели задумчиво. Жигмонт наблюдал с интересом, поворачивался в разные стороны.

Эти отражения напомнили ему о свойственной женщинам страсти видеть себя как бы со стороны. Ему вспомнились девушки, глядевшиеся в спокойные озерные воды, побросавшие на берегу кувшины и невыстиранное белье; затем в памяти всплыло видение юной женщины, склонившейся при свете оплывающей свечи над широкой тарелкой с водой.