Клари Ботонд - Любовники старой девы

О чем беседовал мой отец с трактирщиком, я догадываюсь, хотя слышать их беседу мне не довелось. Зато я беспрепятственно вслушивался в разговоры трактирных слуг и служанок с присевшими на скамью у стены слугами моего отца.

Как сейчас вспоминаю яркий солнечный день и молодую женщину, выплеснувшую помои из лохани прямо во двор. Совершив сие полезное деяние, она сочла необходимым для себя передохнуть с полным на это правом. И вот, оперев пустую лохань о бедро, она остановилась перед нашими слугами. Я почувствовал, что мне и стыдно, и приятно глядеть на ее обнаженные до локтей сильные, привыкшие к черной работе руки, на полные сильные бедра, ясно видимые под юбкой. Должно быть, она заметила мое смущение, потому что потрепала меня по волосам и в этот простой жест вложила всю развращенность женщины, то что называется, видавшей виды. Меня смутила эта ласка, я отбежал в сторону и притворился, будто внимательно разглядываю кучу песка, выискивая мелкие цветные камешки. Но уши я навострил.

— Ты давай полегче! — добродушно заметил один из наших слуг постарше, обращаясь к трактирной прислуге. — Не видишь разве, молодой господин еще дитя!

Служанка заливисто расхохоталась.

— Такое же дитя, как его старший брат! — звонко произнесла она.

Слуги посмотрели на женщину выжидательно, им хотелось услышать более или менее подробный рассказ о любовной связи моего брата Грегорио.

— Да уж! — служанка присела на край скамьи. — Сыновья у мессира лекаря, что малые дети!

— Особенно старший! — фыркнул наш молодой слуга.

— Видели бы вы, как он приезжал сюда каждый божий день! Коня загонял!

— Будто и загонял! — пожилой слуга напустил на себя равнодушный вид.

— Загонял, загонял! А было бы из-за кого!

— Из-за кого же? — не выдержал молодой слуга. — Ты уж расскажи, не томи!

— Не томи, давай! — поддержали еще двое слуг. Один из них подскочил к женщине, наклонился и обнял ее. Она притворно взвизгнула. Они оба принялись в шутку бороться.

— Бросьте вы эту чертову возню! — приструнил их старый слуга.

Наконец служанка трактирщика смогла начать свой рассказ. Она была раскрасневшаяся, запыхалась, будто бежала.

— Кларинда эта, ну, которая приглянулась старшему лекарскому сыну, — девка, видать по всему, себе на уме! Слухами земля полнится, вот и о ней кое-что рассказывали! Говорили, будто приплыла она в город на чужеземном корабле и была вроде как невольницей у какого-то греческого купца!

— Так уж и невольницей? — недоверчиво спросил наш старый слуга.

— Невольницей, невольницей! — служанка сама уверилась в своих словах. — Грек ее в кости проиграл в портовом кабаке!

— Вовсе нет! — неожиданно вмешался молодой слуга.

— Ты-то откуда знаешь? — женщина обиделась.

— Да просто я был в том кабаке!

— Вот тебе и раз! — встрепенулись остальные.

— И, не таясь, скажу, — продолжил молодой слуга. — Если речь о той самой девке, завидую я старшему сыну нашего хозяина, и еще как завидую!

— С чего бы это? — недоверчиво спросила женщина.

— А вот с чего! День у меня был свободный, хозяин отпустил, ну я и засел в кабаке! Где-то ближе к полуночи приходит этот грек, с ним женщина, вся закутанная в темное длинное покрывало, а все равно видать, что молодая и красивая! Света в кабаке немного, она присела на пол в углу, поджала ноги под себя, и тихо-тихо так сидит. Грек спросил вина. Должно быть, камень какой-то лежал у него на сердце, потому что выпил он много. Тут горбатый Анджело и его компания приманили беднягу играть в кости. А уж кто садится с горбатым Анджело, непременно проиграет! Ну, грек и проигрался. Вдруг встает, пошатываясь, и говорит по-нашему:

— Я, — говорит, — предлагаю вам такое дело: если я сейчас выиграю, то все свои деньги верну, а если проиграю, то можешь провести вон с ней ночь, — обращается он к нашему горбуну. — А цену пусть она сама назначит!

— Нет уж, ночь пусть будет даровая! — скалится горбун.

— Даровая?! — у грека глазищи кровью так и налились. — Да ты хоть посмотри, какая это женщина! Для твоего ли она вонючего… — он выкрикнул площадное название мужского члена. Затем ласково обернулся к своей спутнице. — Покажись, жизнь моя!

И тут раздался ее голос. Никогда не слыхал я таких голосов! Должно быть, у русалок, что рыбаков пением своим манят на острые скалы, вот такие голоса!

— Закариас! — говорит она этим своим голосом. — Ты всё помнишь? Всё понимаешь?

— Да помню, помню! Понимаю! — отмахивается он. — Не оставаться же мне без гроша!