Август Дерлет - За порогом

— Господь милосердный! — закричал я, хватаясь за Фролина. — Это еще что такое?

— Это все дед, — пояснил он. — Знает он о том или нет, но эта тварь является петь ему. — Кузен покачал головой, крепко зажмурился и произнес с горечью, тихим, напряженным голосом: — Если бы только треклятые бумаги Леандра сожгли, как оно и следовало!

— Даже слова почти различимы, — заметил я, внимательно вслушиваясь.

Да, слова там были — но таких слов я в жизни не слыхивал: ужасные, первобытные звуки, точно какой-то зверь с укороченным языком выкрикивал слоги, исполненные бессмысленного ужаса. Я пошел открыть дверь; звуки тотчас же послышались яснее, стало понятно, что я ошибся: голосов не много, но один, однако ж он способен создать иллюзию многоголосия. Слова — или, наверное, все-таки звуки, звериные звуки — доносились снизу, сливаясь в грозное улюлюканье:

— Йа! Йа! Итакуа! Итакуа кф’айак вулгтмм. Йа! Ухг! Ктулху фхтагн! Шуб-Ниггурат! Итакуа нафлфхтагн!

Невероятно, но ветер взвыл еще более грозно, так что мне казалось, будто в любой момент ураган опрокинет усадьбу в бездну, нас с Фролином вытащит из комнат и выпьет дыхание из наших беспомощных тел. Во власти страха и изумления я подумал о деде в кабинете внизу и, поманив за собою Фролина, выбежал из комнаты и опрометью кинулся вниз по лестнице, вознамерившись, невзирая на отвратительный страх, встать между стариком и его неведомым противником. Я подбежал к его двери, толкнул ее — и тут же, как и прежде, все проявления прекратились, точно щелкнул выключатель; воцарилась тишина, точно завеса тьмы пала на дом, и тишина эта в первое мгновение показалась еще более ужасной.

Дверь подалась, и снова оказался я перед лицом деда.

Он сидел неподвижно, так, как мы его и оставили совсем недавно, хотя теперь глаза его были открыты, голову он склонил на плечо и не сводил взгляда с гигантской картины на восточной стене.

— Ради Господа Бога! — воскликнул я. — Что это было?

— Надеюсь, что скоро это узнаю, — ответил он с достоинством и очень серьезно.

Его бесстрашие отчасти успокоило мою собственную тревогу, и я прошел чуть дальше в комнату. Фролин следовал за мной по пятам. Я склонился над кроватью, пытаясь привлечь к себе внимание деда, но он по-прежнему не сводил неотрывного взгляда с картины.

— Что вы делаете? — призвал я его к ответу. — Что бы это ни было, это опасно!

— Исследователь вроде твоего деда опасностям только рад, мальчик мой, — отозвался он прозаично и сухо.

Я понимал, что он прав.

— Я предпочту умереть в сапогах, нежели здесь, в постели, — продолжал дед. — А что до того, что мы слышали — не знаю, много ли слышал ты, — есть тут кое-что до поры необъяснимое. Но я бы хотел привлечь твое внимание к странному поведению ветра.

— Ветра не было, — сообщил я. — Я своими глазами видел.

— Да-да, — нетерпеливо подхватил дед. — Правда твоя. И однако ж шум ветра звучал, и все голоса ветра — точно так же я слышал, как они пели в Монголии, в бескрайних заснеженных пространствах, над потаенным и нехоженым плато Ленг, где народ чо-чо поклоняется странным древним богам. — Старик резко развернулся лицом ко мне: в глазах его пылал лихорадочный блеск. — Я тебе рассказывал, не так ли, о культе божества именем Итакуа, его еще иногда называют Оседлавшим Ветер, а некоторые — вендиго; так говорят индейские племена в верхней Манитобе, а еще они верят, будто Оседлавший Ветер хватает человеческие жертвы и несет их в дальние концы земли, а потом оставляет — мертвыми? Ох, мальчик мой, есть рассказы, странные легенды, а есть и большее. — Дед с яростным исступлением подался ко мне. — Я и сам видел разное: на теле, упавшем с неба — вот просто так! — находились вещи, которых в Манитобе не раздобудешь, предметы с плато Ленг и с тихоокеанских островов. — Он оттолкнул меня, по лицу его пробежала тень отвращения. — Ты мне не веришь. Думаешь, я в уме повредился. Так ступай же, ступай поспи, наслаждайся вечной обыденностью монотонных дней в ожидании конца!

— Нет! Расскажите сейчас. Я не готов уйти.

— Утром поговорим, — устало отозвался дед, откидываясь на подушку.

Этим мне пришлось удовольствоваться; дед был что кремень и на уговоры не поддавался. Я еще раз пожелал ему доброй ночи и вышел в прихожую вместе с Фролином. Тот медленно, угрожающе покачал головой.

— С каждым разом все хуже, — прошептал он. — Каждый раз ветер шумит чуть громче, холод дает о себе знать все резче, голоса и музыка звучат все отчетливее — и еще звук этих страшных шагов!