Ирина Скидневская - Самая страшная книга 2014

Он подошел почти вплотную. Муха вдруг вспомнил мать. Отрывочный, мимолетный, но удивительно яркий образ. Мама гладит белье на кухне, а из окна льется белый весенний свет. И еще запах. Пахло творогом.

Постановщик нагнулся к нему:

— Ты почти идеален. Уникальный экземпляр. Главная нить уже в тебе. А остальное не проблема.

Муха взглянул в черные стекла:

— Отпустите меня.

Постановщик улыбнулся:

— Добро пожаловать в мой театр!

С легким шелестом из темноты спустились медные нити и впились Мухе в тело, пронзая плоть, закручиваясь вокруг запястий и лодыжек. Где-то сзади безумно, надрывно засмеялся Хвощ. Муха не кричал. Только вздрагивал и стонал от боли, стиснув зубы, а когда нити потащили его вверх, успел понять, что под черными очками палача не было глаз.

Трудно поверить, что когда-то я любил этот город. Правда, любил. Искренне.

В детстве каждый двор казался островом, царством со своими правителями и рыцарями, легендами и диковинами. Я жил на своем островке, и тот постепенно становился мне мал. Я знал, что здесь есть те, кого стоит опасаться, — злодеи и чудовища. Но всегда были и те, кто мог меня защитить.

Я давно не живу там. Квартиру родители продали, чтобы перебраться в район получше. Тогда мы думали, что есть районы получше. Тогда преступность и падение нравов казались чем-то временным. Отец говорил, что жизнь движется по спирали, вот и наступил очередной тяжелый этап, который нужно просто переждать. Мой отец много чего повидал. Он рассказывал мне о последнем десятилетии двадцатого века, я был слишком маленьким, чтобы что-нибудь помнить. Казалось, темные времена прошли, но затем мрак вновь надвинулся. Девять лет назад я похоронил родителей, но чертов «этап» все не кончается… Если жизнь движется по спирали, то эта спираль уходит вглубь до самого ада.

То, что люди стали злыми и жалкими, — это не самое страшное. А вот то, что появляется на улицах, иногда по ночам, а порой среди бела дня… то, что вызвано пороком, то, что кормится им и плодится в нем, вся эта чертовщина — вот это страшно. И я вижу, как с каждым годом город проваливается все глубже.

Конечно, родители не были рады, когда я подал документы в институт МВД. Преддипломную практику я проходил в прокуратуре, надеясь позже работать там же. Но не сложилось. Меня приютил один из РОВД. Тогда родители окончательно расстроились, считая, что пагубная среда сломает меня. Они оказались и правы, и нет. Много чего было в моей жизни: и водка, и наркотики, и должностные преступления. Но сломала меня не окружающая среда, а всего-то один случай. Четыре года прошло, а я помню этот тупой звук ударившейся головы об стол, помню ледяную женскую кисть у себя на коленях, помню завывание Ангельских труб на кухне, помню тошнотворный запах…

А раньше — да, я любил этот город.

В темноте пискнул магнитный замок, я толкнул тугую металлическую дверь и вышел наружу. На улице уже стемнело, в ноздри впился морозный воздух. К вечеру температура упала ниже ноля, напомнив, что на дворе декабрь. Я сунул в рот сигарету и пошел к припаркованной у подъезда служебной машине. Внутри дремал Марат, наш водитель. Я постучал. Он встрепенулся, опустил стекло и спросил:

— Поехали?

— Не, там еще писанина, следак только приехал…

— А ты чего?

— Дай прикурить.

Марат вытащил зажигалку, чиркнул кремнем и поднес к моему лицу. Я глубоко затянулся. Задрал голову; сквозь желтоватый свет уличного фонаря на меня таращилось иссиня-черное небо. Кажется, видны были звезды… Я выдохнул в них струю дыма. Моя смена закончилась сорок минут назад.

— Чо там, Кирюх? — Водитель мотнул головой в сторону дома. Я пожал плечами, — Чо, в натуре, месиво?

Я снова пожал плечами, потом кивнул. На самом деле я думал в этот момент о Лене. Почему с ней так сложно стало в последнее время?

— Всю квартиру кровью залили. Когда вошли, темно было, а под ногами хлюпает, я думал, трубу прорвало… — Я слушал свой голос, вспоминая, какой нервной была жена, когда мы виделись утром, — Потом свет включили, а там, на полу, как будто черный паркет, блестящий такой, и стены все измазаны…

Ленка. Исхудала, а раньше все с лишним весом боролась. Полненькой она мне больше нравилась. Может, у нее климакс начинается? Или рано? Сколько ей? На полтора года меньше, чем мне. Тридцать два. Мы же молодые еще! А сексом занимаемся, как старики… В смысле — редко. Даже не каждые выходные. Нужно, как только приду домой, обнять ее, поцеловать в губы, в шею, за ушко укусить, растает же…