Мэри Флауэрс - Фантазм 1-2

Он шел по улице и гадал, что ждет его в этом доме: утешение или новый удар.

Дом бабушки стоял на отшибе, подход к нему был обозначен вывеской, тоже довольно оригинальной: две сбитые перекладины, навязчиво напоминающие своей формой виселицу, поддерживали прямоугольник с ладонью в центре. Дом отличался ветхостью. Казалось, в нем жила сама старина: в архитектуре, в облупившейся краске на стенах, в тысячах предметов, способных сделать тесным любое помещение, в запахах, в самой атмосфере.

Теперь Майк испытывал перед жилищем бабушки легкий страх, но так было не всегда. Раньше он провел у нее немало времени, а в детстве нормальным кажется все, что часто видишь. Когда повзрослел, многие вещи стали его смущать, а затем и настораживать. Лишь где-то в памяти жило неистребимо доброе отношение к этому месту, и даже облупленная краска казалась до боли родной.

По-своему бабушка любила Майка, но с возрастом ее странности усиливались, и он не мог уже относиться к ней так, как к «прежней бабушке». Зато к ней неожиданно вернулась Сэлли — сестра Майка, жившая отдельно от семьи, — и погрузилась в создаваемый бабушкой ирреальный мир с головой.

Майк свернул с автострады на узкую тропинку. Прямо перед ним шелестели ветками высокие пальмы — самые крупные в Морнингсайде; не исключено, что в их выращивании бабушка тоже прибегала к потусторонним силам.

Он миновал кусты и остановился на пороге. Худая рука мальчишки нажала на кнопку звонка; дожидаясь ответа, Майк принялся рассматривать стену. Он обратил внимание на странную деталь: облупившаяся краска стен и засохшие эмалевые чешуйки сохраняли свой случайный рисунок годами.

Майку подумалось, что бабушка придала своему дому такой вид специально, чтобы поддерживать определенный имидж. Пожелай она — и вся краска осталась бы целехонькой.

За дверью послышались приглушенные шаги. Они показались Майку незнакомыми.

— Кто дома? — крикнул Майк.

— Я, — ответила Сэлли, открывая дверь. — Заходи. Все дома.

Солнечный свет ярко осветил красную пентаграмму на округлой щеке сестры. Вообще-то мистический антураж Сэлли не шел, от природы она была немного простоватой и почти вызывающе здоровой. Все ночное, бледное, худосочное, веющее мертвечиной должно было быть ей чуждым по природе, но она выбрала свой путь, и вряд ли кто-нибудь мог бы ее с него сбить.

— Привет, — кивнул Майк, разглядывая длинные светлые волосы, которые Сэлли всегда носила распущенными.

— Привет.

— Бабушка дома?

— Я же сказала — заходи!

Сэлли пропустила его в дверь и прошла вперед.

Дом мало изменился за время его отсутствия — разве что стал еще теснее, а воздух, пропитанный нафталином и тлением старых предметов, стал еще гуще, и сейчас Майк двигался среди плотных пахучих облаков.

Вряд ли хоть одна из окружающих его вещей применялась по назначению, и вообще применялась — его всегда удивляло умение бабушки окружать себя самым бесполезным хламом. Впрочем, старые вещи создавали определенную обстановку. Кроме того, Майку смутно помнилось чье-то утверждение, что именно старые вещи аккумулируют в себе особую энергию, — может быть, бабушку интересовала именно она.

Сэлли прошла вперед, и Майк машинально отметил, насколько она повзрослела: сестра была уже вполне сформировавшейся молодой женщиной (во всяком случае, в его представлении).

— Бабушка! — громко позвала она, сворачивая в смежную комнату. — Майк пришел, он хочет поговорить с тобой!

Майк проследовал в комнату со столом, накрытым скатертью, и остановился. Судя по звуку, Сэлли уже катила бабушкино кресло сюда.

Бабушка была парализованной, слепой и глухой, но в то же время ухитрялась все видеть и слышать. По картинке она угадывала звуки, по звукам — изображение. Все это тоже было мистикой, и даже морщинки на ее уплощенном лбу ухитрялись собираться над переносицей в подобие пентаграммы.

Вообще-то явных, глубоких морщин у бабушки почти не было — ее лицо просто обрюзгло, кожа пучилась изнутри жировым слоем и обвисала — и все. Это как-то делало ее сразу и старше, и моложе.

Многим она могла бы показаться уродливой, но Майк давно привык к ее внешности. Свесившиеся вниз щеки делали ее лицо почти квадратным, глаза прятались под темными очками, которые не снимались даже в обычной для ее обители полутьме. В последнее время бабушка решила еще и «онеметь», — во всяком случае, Майк начал забывать, как звучит ее голос.

Сэлли исправно исполняла роль «переводчицы».