Уильям Блэтти - Экзорсист

— Думаю, человек, у которого хватает сил разъезжать по белу свету, да еще и копаться в песках, под развалинами, не вправе жаловаться на здоровье.

— Да, вы, пожалуй, правы.

— Кроме того, Майк, у него был подобный опыт.

— Вот как? Я не знал об этом.

— По крайней мере, такие ходят слухи.

— И давно?

— Лет десять-двенадцать тому назад, если не ошибаюсь, где-то в Африке. Ритуал, говорят, длился несколько месяцев и едва его не доконал.

— Тогда он вряд ли с нетерпением ждет новой встречи.

— У нас тут, Майк, принято слушаться старших. Инакомыслящие — они давно сбежали к вам, в суетный мир.

— Спасибо за напоминание.

— Ну и что вы об этом думаете?

— Решайте вы с настоятелем округа. Как скажете, так и будет.

…Чуть позже тем же вечером по территории Вудстокской семинарии штата Мэриленд долго расхаживал юный послушник. В роще, на тропинке, он встретил наконец высокого, сухощавого старика-иезуита и вручил ему телеграмму.

Старый священник окинул мальчика благосклонным взглядом и поблагодарил очень серьезно. Затем повернулся и продолжил свою неспешную прогулку.

Старик шел и любовался природой, время от времени останавливаясь, чтобы насладиться пением малиновки, полюбоваться яркой бабочкой на стебельке. Он не стал вскрывать телеграмму. Старик знал, что в ней, и знал уже давно. Будущий смысл ее он прочел еще у древних стен Ниневии.

Сегодня вызов не застал его врасплох. Поэтому он просто шел и продолжал свое прощание с природой.

Лейтенант Киндерман чуть поправил настольную лампу. Он сидел, склонившись, над столом, в зыбком сумраке своего кабинета и разглядывал сложную наглядную композицию из множества документов. Здесь были отчеты, сообщения, разного рода вещественные доказательства, несколько папок из полицейского архива, данные лабораторных исследований и россыпь мелких, испещренных каракулями обрывков. Бумажный коллаж этот составлен был в форме розочки; возможно, хотя бы изящной формой детектив надеялся скрасить как-то ужасную, уродливую его суть.

Итак, Энгстрем был невиновен. В момент гибели Дэннингса он находился у дочери: в очередной раз принес ей деньги на наркотики. Он лгал ради того, чтобы не выдать Эльвиру и пощадить жену: все эти годы Уилли была убеждена, что дочери давно нет в живых и что позор ее ужасного падения навсегда остался в далеком прошлом. Киндерман узнал об этом не от Карла: тем вечером, когда они лицом к лицу столкнулись на темной лестничной площадке, упрямый швейцарец так и не заговорил. Сама Эльвира и призналась во всем — когда узнала, в чем подозревается ее отец. Нашлись свидетели, которые подтвердили истинность ее слов. Итак, Энгстрем был невиновен. И упорно молчал — в том числе и обо всем, что происходило за стенами дома Крис Мак-Нил.

Киндерман был недоволен своей “розой”. Что-то в его композиции уж очень раздражало глаз. Он сдвинул чуть вниз кончик правого опущенного “лепестка”.

Розы… Эльвира… Он предупредил девушку о том, что замучает ее повестками и добьется-таки ареста, если она не явится в клинику добровольно. Ни в то, ни в другое сам Киндерман, по правде говоря, не верил. Иногда ему нравилось взирать на его величество закон пустым, ослепленным взглядом — так охотник глядит на солнце в надежде расслабиться на секунду и дать уйти из-под выстрела хилому зверю. Энгстрем был невиновен. Что из этого следовало?

Киндерман поудобнее расселся на стуле, закрыл глаза и представил себя в теплой ванне. “Вольно, отбой! — приказал он себе. — Мысли на вынос! Прочь, прочь! Все ушло! Все!” Секунду он будто осмысливал собственный приказ. “Решительно все!”

Детектив открыл глаза и свежим взглядом окинул живой расклад обескураживающе странных фактов.

Первое. Смерть режиссера Бэрка Дэннингса, несомненно, имела отношение к осквернениям в Святой Троице. В обоих случаях прослеживалась связь с практикой дьяволопоклонства: таинственный осквернитель вполне мог оказаться убийцей.

Второе. В дом Крис Мак-Нил, как было замечено, зачастил священник-иезуит, авторитет в области изучения черной магии.