Виктор Песиголовец - Деяния ангелов

От души посмеявшись, я хлопнул Ингу по бедру и заметил:

— Да, жестоко ты поступила с человеком! Наверно, все-таки не стоило его так позорить.

— Почему не стоило? — искренне удивилась она. — Павел Николаевич это вполне заслужил! Я обошлась с ним справедливо!

— Ты так думаешь? — я внимательно взглянул ей в глаза, пытаясь отыскать в них хоть тень сожаления. Но, кроме искорок озорства, в них не было ничего.

— Справедливое возмездие всегда жестоко! — Инга энергично мотнула головой и с холодной улыбкой прибавила: — На то оно и возмездие!

Эти слова и тон неприятно резанули мне сердце. В голове промелькнула мысль: а какое «справедливое» наказание ожидает меня, поступи я, по мнению Инги, не так, как следовало бы?

Она будто угадала мои мысли, грустно улыбнулась:

— Снисходительности заслуживают лишь те люди, которых мы любим.

— И это правильно?

— Конечно, нет! — развела руками Инга. — Но любовь выше справедливости.

Ложиться спать было еще рановато, и мы перешли на кухню, решив выпить по бокалу вина и чашечке травяного чая.

Пока вскипал чайник, я молча курил у окна. Какая-то смутная тревога обуяла мою душу, выветрив из нее чувство комфорта и удовлетворения жизнью, которое я испытывал еще полчаса назад.

Инга, увидев перемену в моем настроении, насторожилась, но не предприняла никаких попыток выведать, что случилось. Стояла у плиты, опустив голову, и ожидала, когда чайник засвистит. Потом налила в чашки травяной отвар, положила туда по ложке меда, долила кипятком. И только после этого тихо обратилась ко мне:

— Ванечка, почему ты приуныл? Я тебя чем-то обидела?

— Нет, что ты! — покачал я головой. — Просто задумался.

— О чем, миленький? — она подошла ко мне и стала рядом.

Я взглянул в ее глаза, покрытые легкой пеленой грусти и, стараясь говорить как можно мягче, осведомился:

— Скажи, ты часто жалеешь людей?

Мне показалось, что мой вопрос совсем не удивил Ингу. Но она ответила не сразу. Неопределенно пожала плечами, скользнула взглядом по моему лицу, одернула полы своего халатика, вздохнула.

— Довольно часто. Хотя не буду утверждать, что только тем и занимаюсь, что кого-то жалею…

— И милосердие проявляешь?

— Ну, конечно! Хочешь, расскажу, как я помогла одной маленькой девчушке вернуть маму?

— А что было и такое? — вмиг оживился я.

— Было! — подтвердила она и ее губы тронула задумчивая улыбка.

Мы сели за стол, выпили по бокалу вина, а затем принялись за чай. И Инга начала рассказывать:

— Однажды, когда я еще работала дерматологом, меня попросили провести осмотр обитателей детского приемника-распределителя. Там я увидела белокурую девочку лет четырех, которая все время плакала, и никакими увещеваниями, никакими игрушками и забавами ее нельзя было успокоить. Я стала расспрашивать, как она оказалось в стенах этого заведения. Мне объяснили, что четыре дня назад испуганную, грязную и голодную малышку нашли на выезде из города. Она не могла назвать ни свою фамилию, ни адрес, по которому жила. Только и сказала, что зовут ее Лизонькой. Милиция активно искала родных девочки и к вечеру того же, четвертого, дня, поиск дал результат. Оказалось, что маленькая Лиза — киевлянка, живет с мамой Натальей в однокомнатной квартире в Дарницком районе. Да только саму маму — няню одного из детсадов — разыскать не удалось. Вот уже около недели она не появлялась ни дома, ни на работе, ни у родственников. Куда-то уехать и бросить ребенка на произвол судьбы Наталья не могла — знакомые характеризовали ее как примерную мать. Оперативники также узнали, что бывший супруг женщины Федор отбывает уголовное наказание за убийство с целью ограбления. Но на свидание к нему она ни разу не ездила.

Инга на мгновение умолкла, чтобы хлебнуть чаю. Воспользовавшись моментом, я выскочил из кухни, взял в спальне одеяло и вернулся. Укутал им свою даму, а потом, приоткрыв окно, закурил. Она с благодарностью взглянула на меня, отложила чашку и повела свой рассказ дальше.

— Вечером я все время вспоминала заплаканное личико безутешной Лизоньки и сама едва сдерживала слезы. Меня мучил вопрос: где ее мама? Я металась по квартире, выбегала то на улицу, то на балкон, пытаясь вызвать в своем сознании видения, которые помогли бы разыскать эту Наталью, будь она хоть живой, хоть мертвой. Но сколько ни напрягалась, как ни старалась — все было тщетно, у меня ничего не получалось! Кое-как успокоившись, я легла спать. И вот ночью мне приснился сон: пыльная улица села, покосившееся здание магазинчика с зарешеченными окнами, напротив — старый кирпичный дом, крытый шифером. Я открываю разболтанную калитку захожу в маленький дворик. Приближаюсь к входной двери, выкрашенной суриком, ложу руку на щеколду… Стоп! Мне не сюда. Поворачиваюсь, бреду вдоль дома по спорышу к небольшому сараю, стены которого небрежно выложены из шлакоблока. Замка нет, только засов, закрученный стальной проволокой. С трудом разгибаю ее, тяну на себя скрипучую дверь — она открывается. В сарае полумрак. Напрягаю зрение: у одной стены горка угля, у другой — охапка дров, старый велосипед и гнутая канистра. Делаю шаг внутрь. Замечаю выключатель, щелкаю им — под потолком загорается лампочка. Взгляд влево, взгляд вправо, затем — вниз, на пол. Вижу ляду. Ага, погреб! Берусь за крюк, небольшое усилие — и передо мной возникает отверстие, из которого торчит конец самодельной деревянной лестницы. Осторожно спускаюсь. Неглубоко. Всего восемь или девять ступеней, и я на дне. Почти ничего не видно. Шарю руками по бетонной стене — нащупываю выключатель. Щелчок. О Боже, что это? Возле кучки картошки, за кадкой, разбросано тряпье, на нем — полуголая женщина с мешком на голове. Пленница лежит боком, ее руки связаны за спиной поясом от пальто или плаща. Она не то спит, не то без сознания. На ногах женщины, начиная от колен и до бедер, — множество кровоподтеков и синюшных пятен. Я хочу окликнуть ее и не могу — мой голос пропал, язык не хочет повиноваться. Что делать, что делать? Сзади вдруг раздается грохот, резко поворачиваюсь… И просыпаюсь.