Хелен Уэкер - Голем и джинн

Она все больше просыпалась и скоро уже знала, что у нее есть тело. Пальцы, трогающие дерево, — это ее пальцы, и кожа, чувствующая холод, — ее кожа. Она попробовала шевельнуть рукой, и у нее получилось.

Рядом шевелился и дышал мужчина. Она знала его имя и знала, кто это: ее хозяин, единственная цель ее существования, а она была големом, покорным его воле. И сейчас хозяин хотел, чтобы она открыла глаза.

Она открыла глаза.

В тусклом свете хозяин стоял на коленях рядом с ящиком. Его лицо и волосы были мокрыми от пота. Одной рукой он держался за край ящика, другую прижимал к животу.

— Привет, — прошептал Ротфельд, у которого от дурацкого смущения вдруг перехватило горло. — Ты знаешь, кто я?

— Ты мой хозяин. Тебя зовут Отто Ротфельд. — Ее голос был ясным и звучным, хоть и немного низковатым.

— Правильно, — подтвердил он, словно разговаривая с ребенком. — А кто ты такая, ты знаешь?

— Голем. — Она ненадолго задумалась. — У меня нет имени.

— Пока нет, — улыбнулся Ротфельд. — Надо будет придумать.

Его лицо вдруг исказилось, и голему не надо было спрашивать отчего: боль хозяина приглушенным эхом отзывалась и в ее теле.

— Тебе больно, — встревоженно проговорила она.

— Ерунда, — покачал головой Ротфельд. — Сядь.

Она села в ящике и огляделась. Керосиновая лампа давала тусклый свет, столб которого качался вместе с судном. Тени то вытягивались, то становились совсем короткими и прятались в щелях между сундуками и коробками.

— Где мы?

— На корабле, плывем по океану, — объяснил Ротфельд. — Мы направляемся в Америку. Тебе надо быть очень осторожной. Тут куча людей, и они испугаются, если узнают, кто ты такая. От страха они могут причинить тебе вред. Ты должна лежать в ящике совсем тихо, пока мы не доплывем.

Судно внезапно накренилось, и женщина испуганно схватилась за края ящика.

— Не бойся, — прошептал Ротфельд и дрожащей рукой осторожно погладил ее по голове. — Со мной ты в безопасности. Мой Голем.

Вдруг он охнул, повалился головой на палубу, и его начало рвать. Голем смотрела на него озабоченно и печально:

— Твоя боль становится все сильнее.

Ротфельд закашлялся и вытер губы тыльной стороной руки:

— Говорю тебе, это ерунда.

Он попробовал встать, но снова повалился на колени. Волна паники захлестнула его, и он понял, что с ним происходит что-то серьезное.

— Помоги мне, — прошептал он.

Команда поразила женщину, словно стрела. Она моментально выбралась из ящика, нагнулась над Ротфельдом, подхватила его на руки, точно он весил не больше ребенка, и, прижимая его к себе, поспешила к трапу, ведущему из трюма наверх.

На нижней палубе с самыми дешевыми местами царило волнение. Спящие недовольно просыпались, а вокруг одной из коек, на которую свалился мужчина с серым от боли лицом, уже собралась небольшая толпа. «Доктора! — доносилось из нее. — Есть здесь доктор?»

Вскоре появился и врач в наброшенном поверх пижамы плаще. Высокая женщина в коричневом платье тревожно следила за тем, как он расстегивал рубашку больного. Осторожно он ощупал его живот, и Ротфельд пронзительно вскрикнул.

Женщина в коричневом платье молниеносным движением оттолкнула руку врача, и тот испуганно отшатнулся.

— Все в порядке, — прошептал лежащий мужчина. — Это врач. Он мне поможет. — Он протянул руку и сжал ее пальцы.

Доктор опять начал ощупывать живот больного, то и дело опасливо поглядывая на женщину.

— Это аппендицит, — объявил он наконец. — Больного надо срочно доставить к судовому хирургу.

Доктор взял Ротфельда за руку и поднял его на ноги, еще несколько пассажиров подхватили с другой стороны, и так плотной кучкой они двинулись через трюм: в центре теряющий сознание Ротфельд, а сзади — не отстающая ни на шаг женщина.

Судовой врач был из тех людей, которые терпеть не могут, когда их будят посреди ночи, да еще ради того, чтобы разрезать какого-то безымянного босяка с нижней палубы. Ему хватило одного взгляда на пациента, слабо шевелящегося на операционном столе, чтобы понять: любые усилия окажутся бесполезными. Высокая температура, лихорадка и воспаление аппендикса, который, скорее всего, уже прорвался и затопил брюшную полость пациента ядовитым гноем. Вряд ли тот вынесет операцию. Иностранцы, притащившие больного в каюту, смятенной кучкой уже выползали из дверей, так и не сказав за все время ни слова по-английски.

Что ж, делать нечего. Придется оперировать. Врач послал за своим помощником, а сам начал готовить инструменты. Он искал банку с эфиром, когда дверь у него за спиной с грохотом распахнулась. В каюту шагнула высокая темноволосая женщина, одетая, несмотря на ледяную атлантическую ночь, только в тонкое шерстяное платье. На лице у нее было выражение, близкое к панике. Его жена или возлюбленная, решил доктор.