Елена Блонди - Хаидэ

Через вечность пришла другая вечность и сжалилась над тремя, медленно шевелящимися в подземной утробе, придавленными свободными голосами мужчин сверху, которые сначала жарили мясо и пили вино, а потом, перебрасываясь шутками, по очереди насиловали пленницу, время от времени ударяя ее по щекам, чтоб послушать, как кричит, тонко, по-заячьи.

Хватит, величественно решила вторая вечность и остановила время, на миг, в который, вдруг приподнявшись, Хаидэ схватила локти Техути и, открывая безмолвный рот, выкинула на руки Ахатте живой мокрый комок, еле слышно шлепнувший кожей о кожу ладоней. Упала на спину, задыхаясь от облегчения, судорожно дергая разведенными коленями, но продолжая цепляться за локти мужчины пальцами, скрюченными, как птичьи когти. А он, упав сверху, повернул лицо, вслушиваясь в тихую возню позади себя.

«Он закричит. Ребенок сейчас закричит»…

Отцепляя от себя руки княгини, Техути сел, обернувшись к невидимой Ахатте, протянул к ней руку, вцепился в мокрые волосы, подтягивая ее скулу к своему рту.

— Грудь. Дай ему грудь.

Шепот быстрый и злой настиг ее, она закивала, откидывая кинжал, которым только что отсекла пуповину. Прищемив пуповину пальцами, выпростала тяжелую грудь из рубахи и сунула в маленький рот, как только он раскрылся для первого сердитого крика.

Вдохнув, расправляя легкие, младенец сдавленно мяукнул, как проснувшийся в гнезде совеныш, закричал, и Ахатта ухнув ночной совой, спрятала детский крик под степным звуком. Дергая ножками, ребенок чмокнул, присосавшись к соску, текущему темным дурманным ядом.

Техути перевел дыхание, отпустил волосы женщины и без сил привалился к Хаидэ. Нашел губами ее ухо.

— Все. Все, Хаи. Лежи.

— Молоко, — прошелестела та, пытаясь поднять руку к груди, — где…

— Подожди. Чуть-чуть.

— Нету… — ее затрясло. Техути, испугавшись, что рыдания вырвутся наружу, накрыл рот рукой.

— Лежи тихо. Он жив. Поверь нам.

И княгиня, уронив руку от сухой груди, смолкла, потеряв сознание.

Ночь протекала лунным серебром на склоны курганов, баюкала утомившихся мужчин у догорающего костра. Они спали, разложив шкуры, и каждую окружив веревочным кольцом, чтоб не проползла змея-гремучка. Храпел Магри, раскидав толстые ноги и свалив набок поросший черным волосом живот. Тихо спал Горта, и под закрытыми веками беспокойно бегали глаза, следя за сном, в котором Царь-отец вдруг поднимал земляную голову, увенчанную кривой короной, а с подбородка сыпались комья глины, убивая кричащих спутников. Последним заснул Агарра, тот, что отдавал приказы: проследив, чтоб Ках оторвался, наконец, от забав с полонянкой, и не забыл взять свой лук и меч, уходя на край макушки, где торчал небольшой валун.

Не спала девушка, которую долго везли на запасном коне, крепко привязанную к седлу, а потом кинули за подстеленные шкуры, да там и оставили, забыв дать ей поесть. Она хотела пить и, лежа на боку, со связанными перед грудью запястьями, водила глазами, собираясь с духом, чтоб обернуться и посмотреть, не задремал ли дозорный. Тогда можно проползти поближе к спящим и украсть фляжку, что валяется рядом с Гортой.

Наконец, повернулась и, наткнувшись на жадный взгляд Каха, что смотрел на нее блестящими в лунном свете глазами, тихо заплакала.

Ках ухмыльнулся.

Это была вторая его женщина в жизни. Первую брал неумело и быстро, в маленьком домике, пока снаружи топали воины, разоряя и поджигая поселок, да толком не успел ничего, в домик ворвался старший брат, отшвырнул от лежащей женщины и взгромоздился на нее сам. Ках ждал, но закончив, брат убил потаскуху и пинками выгнал его наружу.

А с этой было хорошо. Только все равно казалось Каху — мало досталось ему, слишком сильно старались Магри и Горта, хоть и каждый в свою очередь.

Увидев, как она зашевелилась, Ках быстро оглядел спящую степь и прислушался. Погоня не возвращается. Верно, заночуют в степи, а пленных пригонят после рассвета, куда торопиться, отсюда уже откочевали мелкие лагеря, а бабу и ее свиту хватятся не сразу, уж больно самостоятельна. Потому сейчас наступает время Каха, его молодой силы, пока спят старые кабаны, обожравшиеся мяса. Он же не будет спать, он просто встанет с камня, и даже не снимая меча, возьмет девку еще разика два. Может быть, три. Утро еще далеко.

Надо сейчас, решил Ках, еще раз внимательно оглядев темную степь, политую лунным светом, а то после начнут ворочаться и просыпаться. Старичье, напились вина, под утро каждый вскочит, побежит поливать старые камни. Надо — сейчас.