Марьяна Романова - Болото

«Яков ее у леса поджидает что ли?» – подумала та.

Но лицо у Ларисы вдруг просияло, и она замахала рукой, приглашая Раду подойти. Спрыгнула с подоконника, не надевая обуви, вышла в палисадник. Холода она не чувствовала, ей было все равно.

До тех пор, пока она не увидела.

По глиняной дороге медленно брел маленький мальчик, весь перепачканный в бурой грязи и зеленоватой тине.

– Мишенька! – выдохнула Рада. – Вернулся!

Побежала вперед, навстречу, а сын, хоть и явно слышал ее, но почему-то не ускорил шаг. В движениях Мишеньки было что-то механическое. И он шел не как маленький ребенок, у него была пластика взрослого человека, как будто одурманенного алкоголем или снотворным – когда еще не падаешь, но уже и не чувствуешь тело свободным, и надо контролировать каждый шаг. Рада онемела, на долю секунды даже возникло сомнение – а точно ли это он.

И лицо Мишеньки как-то оплыло, как будто бы стекало с костей, как будто бы у него не было мышц, и кожа пустым мешком повисла. Вот он поскользнулся, упал плашмя, лицом в жидкую кашицу дорожной грязи, но решил почему-то не вставать, продолжил путь ползком. Маленькие ручки выбросит вперед, вслед за ними подтянется, не отрывая лицо от грязи, словно ему и не надо дышать. И за ним, на влажной земле, остается борозда глубокая.

Рада стояла на дороге, ноги к глине будто приросли и стали каменными – странное оцепенение, ни шажочка не сделать. Вот Мишенька и рядом совсем, затылок, заросший светлыми курчавыми волосами, теперь перепачканными в глине и ряске, у ее ног. Крошечная рука – бледные пальчики с детской пухлинкой, грязь под ногтями – к матери тянется, кулачок сжимается, ловит пустоту, пытаясь что-то в ней нащупать. Рада очнулась, подняла сына на руки, подолом юбки обтерла лицо, которое как глиняная маска стала, крепко прижала к груди. Это был ее сын, ее маленький мальчик, только вот запах его был непривычным – земля, черви дождевые, стоячая вода, отцветающие кувшинки, мокрая древесная стружка, торф, осенняя грибница и ряска.

Есть в Архангельской области лес, который и люди, и зверье обходят стороною, потому что большую его часть занимает болото, топкое и бездонное. Зимой болото глазирует тонкая корочка льда, которой не дает уплотниться тепло вечного гниения. Летом же оно смердит и выдыхает ядовитые пары – кто воздух этот в легкие впустит, тот, говорят, голос леса слышать начинает – лес его подманивает, зовет, и омороченный человек уходит в чащу, откуда нет ему обратного пути. По ночам, говорят, над болотом слышится детский плач.

Разные слухи о том болоте ходят, но из уст в уста веками передается только один: если бросить в чавкающую грязь младенца, которому еще не исполнилось трех лет, то поглотит его голодная зыбучая земля, но в течение трех дней он может возвратиться, только вот человеком больше не будет, а станет полубогом.

В былые времена матери сами отводили туда своих детей, и говорят, некоторые даже возвращались обратно, и сначала вели себя как нежить – слоняется такой младенец по дому и двору, от еды отказывается, не улыбается и не гулит, зато может отловить во дворе слизняка, засунуть его за щеку и часами перекатывать, как леденец. Такие дети, если кто из них уже умеет ходить или ползать, к спящим особенно тянутся – остановятся у кровати и смотрят, часами могут смотреть. Собаки их сторонятся, кошки на них шипят, а другие младенцы в их присутствии начинают так горько плакать, как будто бы увидели саму смерть. Но это ненадолго, затем в нежити просыпается сознание, и каждый день он чему-то новому учится, и за год может десять лет прожить.

Проходит время, и вот уже возвращенца от обычного человека не отличить – только вот сильнее он, хитрее, намного быстрее думает и знает, как повести за собой толпу. Конечно, все это только легенда, да и та быльем поросшая – все, кто верил в чудодейственную мощь лесного болота, давно спят в гробах, а вновь родившихся такими сказками уже не удивишь.

Но если кто из чужаков попадает в те края, местные сразу же его предупреждают: лес за три версты обходи стороною. Даже не смотри на верхушки его елей, до того разросшихся, что иногда кажется, они атлантами небо подпирают; а коли ночью тебе померещится детский тоскливый плач, то заткни уши и ставни плотнее закрой, ни с кем об этом не заговаривай, на зов не иди, и да минует тебя беда.