Татьяна Форш - Цыганское проклятье

«Марья вздрогнула и отпрянула от окна, словно с улицы ее кто-то испугал. Мгновение она смотрела на меня, а потом снова бросила быстрый взгляд сквозь забранное решеткой оконце. Мне вдруг показалось, что взгляд ее вспыхнул радостью, в синих глазах заблестели яркие всполохи, но они быстро потухли. Я подошел ближе и привлек дочку к себе. Она, совсем как в детстве, обхватила меня ручонками и прижалась всем телом, словно искала защиты.

– Папенька, мне страшно. Я сейчас внизу, у входа в монастырь, Алешу видела.

Она подняла голову и посмотрела на меня с надеждой.

– Ангел мой, – поспешил успокоить я, – Алешенька дома, спит в кроватке. С ним нянька. Не волнуйся. А хочешь, сейчас же домой отправимся?

– Вы не поняли, папенька. Я не о сыне сейчас говорила.

Она снова спрятала лицо и прижалась ко мне еще сильнее. У меня не находилось слов. Да и пустые были бы все слова сейчас. Ничем они Марье не помогут, только душу растеребят. Алексея убили, а с того света никто не возвращается.

– Тебе показалось, родная. Может, кто из работников там был? – Я и сам понимал, что говорю вздор, но смолчать было бы хуже.

– Монастырь достроен, и рабочих здесь нет, вы же знаете. А Алешу я видела совсем как вас сейчас. Только он был другой какой-то. Одет странно, в какую-то яркую клетчатую рубаху и штаны смешные – светло-голубые. А волосы у него коротко стриженные и темнее, чем были. Но это был он! Я ведь помню, каким был мой Алешенька.

На всякий случай я выглянул в окно, но во дворе никого не было. Сгущались сумерки, и Марье вполне мог привидеться кто угодно, а разум сам дорисовал картинку. По Алексею она тосковала страшно и много раз говорила мне, что чувствует себя предательницей, каждую ночь с нелюбимым ложась в постель. Но я знал, что ложь это все! Подслушал как-то ее разговор с подругой Аннушкой. Ей Марья доверяла даже те секреты, которые мне рассказать не могла. Но этот секрет был мне в утешение:

«Аннушка, мне Евгений противнее жабы. Так и чувствую запах болота, когда он рядом. Хоть он духами себя поливает, а запах этот ничем не перебить. Каждую ночь лежу, глаз сомкнуть не могу, все кажется, вот-вот сейчас он до меня дотронется, и увижу я у него между пальцами перепонки да бородавки по всему телу мерзкие.

– Подожди-ка, он что же, до сих пор тебя не коснулся даже?

Марья замолчала и, стыдливо запинаясь, ответила:

– Только тогда, на балу, поцеловал в шею, и все. Только ты не говори никому, он мне муж все-таки. Бабушка скандал мне устроит. Посчитает, что это я его отталкиваю. Может, и оттолкнула бы, да только муженек мне повода не дает!

Девушки рассмеялись, а затем послышался голосок Анны:

– Но как же так? Неужели он на тебе из-за богатств женился, а сам пассию на стороне завел?

– Да я только рада этому, милая подружка. Порой хочется Алешеньку забрать и сбежать из дома. Куда глаза глядят! Хоть в лесу жить, лишь бы не с ним. Только о папеньке пекусь. Пропадет он без меня…»

Вот с того самого разговора я весь извелся. Захотелось мне вывести этого проходимца на чистую воду. А коль и впрямь дочке моей изменяет, выгнать как собаку безродную! Да только как узнать? Весь последний год Марья почти жила в монастыре. Домом его считала, и не мудрено! Монастырь на ее глазах вырос.

– Что с вами, папенька? Вы бледны и кулаки сжали так, словно злоба вдруг нахлынула. – Марья отвлекла меня от воспоминаний и сама о видении своем позабыла.

– Ничего, Марьюшка. Не бойся за меня, моя хорошая. Просто что-то сердце щемит, сейчас пройдет все.

– Пойдемте тогда в трапезную, папенька, – в голосе ее зазвучали тревожные нотки, – Павел чаю заварит с листом смородиновым.

По крутой лестнице мы спустились на первый этаж и по длинному мрачному коридору прошли в трапезную. Шаги наши гулко отзывались эхом. Иногда казалось, что кто-то идет позади. Я даже оглянулся несколько раз, но так никого и не увидел.

Дверь в трапезную была приоткрыта, и оттуда слышались голоса. Один принадлежал Павлу, второй был женским.

– Я благодарна вам, святой отец. Мы с сестрами считаем за честь поселиться в этом монастыре.

– Вот и славно, а теперь ступайте. Буду ждать вас в начале месяца.

В дверях мы едва не столкнулись с монахиней. Не поднимая глаз, она коротко поклонилась нам с Марьей и тенью проскользнула мимо.

– Павел, о чем ты сейчас говорил с этой женщиной? – Я прошел и сел за дубовый стол, на котором стоял кувшин с молоком и блюдо, накрытое белой тряпицей.