Шон Хатсон - Жертвы

Миллер склонился над неподвижной фигуркой в саквояже, и его взгляд встретился с гипнотически застывшим взглядом ребенка, слепо взиравшего на мир стеклянными шариками глаз.

Он в последний раз критически осмотрел безжизненное тело и так же медленно застегнул молнию.

Подняв саквояж, Миллер вышел с ним из фургона-гримерной.

— Ты уверен, что сумеешь отснять это с одного захода, Фил? — спросил специалист по киноэффектам, открыв стеклянную дверцу микроволновой печи.

Ребенок лежал там, свернувшись, как мертворожденное дитя этого стального чрева.

— Невероятно! — воскликнул Дикинсон. — Так похоже!

Вид этого крошечного создания, казалось, загипнотизировал его.

Словно пропустив мимо ушей комплимент, Миллер опрокинул в рот фляжку, с которой не расставался.

— Будем продолжать? — спросил он и закрыл дверцу, увидев приближающуюся камеру.

Оператор стал наводить резкость на лежавший в печи муляж.

— Как все это будет выглядеть, Фрэнк? — поинтересовался Дикинсон. — Ты опять снабдил изделие взрывными устройствами? — И он кивнул на ребенка.

Миллер ответил едва заметным кивком.

— Включай печь и сам увидишь, что произойдет, — буркнул он, снова отпивая из своей фляжки.

Миллер отступил за камеру, объектив которой был нацелен на микроволновую печь и ее обитателя, как огромный телескопический прицел.

— Ну, пошел, — махнул Дикинсон оператору. — Начали!

— Снимаю! — отозвался оператор.

Дикинсон протянул руку к регулятору температуры микроволновой печи, оставшемуся за кадром, и повернул его.

Кожа ребенка в стальном гробу, казалось, начала розоветь.

Режиссер подвернул регулятор.

200 ватт.

Теперь жар от печи ощутили уже все, кто стоял вокруг нее.

300 ватт.

Миллер сделал еще глоток виски и увидел, что кожа ребенка приобрела темно-бурый оттенок. Это, понял он, означало, что тело зажаривается изнутри.

400 ватт.

Два ассистента, один из которых — женщина, замерли в оцепенении, глядя на то, как безжизненная фигурка ребенка вдруг скорчилась, как будто в ней еще сохранились какие-то остатки жизни.

500 ватт.

Кожа ребенка постепенно сморщивалась, и, приглядевшись, Миллер заметил, что тело едва заметно колеблется, как будто внутренние органы, расплавившись под воздействием высокой температуры в печи, стали закипать. Ребенок словно содрогался.

600 ватт.

Миллер ждал.

Тельце в печи вытянулось.

Один глаз расплавился в глазнице, когда температура стала неимоверно высокой.

700 ватт.

Миллер прикинул, сколько времени это еще займет.

Десять секунд. Двадцать.

Тельце ребенка забилось сильнее, кожа приобрела ярко-красную окраску. Рот открылся, как будто ребенок звал на помощь, и из всех отверстий хлынул пенящийся поток темно-коричневой жижи, словно чьи-то невидимые пальцы сдавили гигантский фурункул, из которого потек пузырящийся гной.

Послышался громкий омерзительный хлопок, тельце лопнуло, как плотный пузырь; куски мяса стали распадаться на глазах. Дымящееся месиво забрызгало внутри всю печь, кто-то из наблюдавших, зажав рот рукой, стремглав выбежал вон. Миллер как завороженный следил за тем, что делалось в печи. Теперь куски мяса быстро зажаривались при температуре, достигшей своего предела, растекшаяся жидкость испарялась.

Ответственный за спецэффекты, Миллер продолжал бесстрастно смотреть, даже не замечая, что вся съемочная группа уставилась на него.

Одни с изумлением.

Другие с отвращением.

Кинооператор не стал дожидаться сигнала Дикинсона. Он самовольно прекратил съемку, когда у него сильно свело в животе.

— Как это вам удается делать так чертовски правдоподобно? — спросил кто-то из ассистентов с побледневшим лицом.

— Профессиональная тайна, — ответил Миллер.

Он сделал большой глоток из фляжки и стал смотреть, как из-за дверцы печи вырываются клубы пара.

Запах шел отвратительнейший.

— Профессиональная тайна, — тихо прошептал специалист по киноэффектам.

Сидя в своей «гранаде», Миллер опустил оба солнцезащитных козырька, но мощный поток солнечных лучей каким-то образом все равно достигал его глаз. Он сильно моргал, щурился под темными стеклами очков, стараясь ослабить испепеляющий блеск стоящего в зените небесного светила.

Управляя машиной, он большим и указательным пальцами не переставал потирать переносицу, чтобы унять боль, раскаленным гвоздем впившуюся в середину лба. Часы на приборном щитке показывали половину третьего. Через пятнадцать минут его ждали в больнице, куда он ехал на контрольное обследование. Миллер сильнее нажал на педаль акселератора, до предела разгоняя автомобиль по почти пустынной дороге.