Дэн Симмонс - Утеха падали

— Нет! — вскрикнула Шейла и стала молотить кулаками по воде.

Хэрод повернул голову и посмотрел на нее; казалось, он увидел ее в первый раз. Тонкие губы сложились в подобие улыбки.

— Боюсь, наши планы немного изменились, — тихо сказал он. — Мистер Борден не сможет заняться этим фильмом. Я буду твоим единственным продюсером.

Шейла перестала колотить по воде как безумная. Ее мокрые волосы свисали на лицо, рот был открыт, с подбородка стекали слезы. Слышны были только ее безудержные рыдания да гудение джакузи.

— Будем придерживаться первоначального расписания съемок, — бросил Хэрод почти безучастно. Он взглянул на экран. Там Шейла Беррингтон голая ползла по темным плиткам. Показалось обнаженное тело мужчины. Камера выхватила лицо девушки крупным планом: она терлась щекой о бледное волосатое бедро. Глаза ее остекленели от страсти, красный рот пульсировал, смыкаясь и размыкаясь, как у рыбы. — Я думаю, мистер Борден больше не будет делать с нами фильмов, — продолжил Хэрод. Он повернул к ней голову; глаза его медленно мигнули, как черные маяки. — С этого момента в деле остаемся только мы с тобой, детка.

Губы Хэрода вздрогнули, и Шейла снова увидела его маленькие острые зубы.

— Боюсь, мистер Борден вообще ни с кем больше не будет делать никаких фильмов. — Хэрод снова повернулся к экрану. — Вилли мертв, — тихо добавил он.

Чарлстон

Суббота, 13 декабря 1980 г.

Когда я проснулась, сквозь ветви пробивались яркие лучи солнца. Был один из тех хрустальных зимних дней, из-за которых стоит жить на юге: совсем не то, что на севере, где эти янки просто с тоской пережидают зиму. Над крышами виднелись зеленые верхушки пальм. Когда мистер Торн принес мне завтрак на подносе, я велела ему слегка приоткрыть окно. Я пила кофе и слушала, как во дворе играют дети. Несколько лет назад мистер Торн принес бы вместе с подносом утреннюю газету, но я уже давно поняла, что читать о глупостях и скандалах мира — значит осквернять утро. По правде сказать, людские дела все меньше занимали меня. Уже двенадцать лет я обходилась без газет, телефона и телевизора и никак от этого не страдала, если только не назвать страданием растущее чувство самоудовлетворения. Я улыбнулась, вспомнив разочарование Вилли, когда он не смог показать нам свои видеокассеты. Вилли такой ребенок.

— Сегодня суббота, не так ли, мистер Торн? — Он кивнул. Я показала жестом, что поднос можно убрать. — Сегодня мы выйдем из дому. На прогулку. Возможно, поедем к форту. Потом пообедаем «У Генри» — и домой. Мне надо сделать кое-какие приготовления.

Мистер Торн слегка задержался и чуть не споткнулся, выходя из комнаты. Я завязывала пояс халата, но тут остановилась. Чтобы мистер Торн позволил себе неловкое движение — такого за ним раньше не водилось. До меня как-то сразу дошло, что он тоже стареет. Он поправил блюда на подносе, кивнул и вышел.

В такое прекрасное утро я не собиралась огорчать себя мыслью о старости. Меня наполняла новая энергия и решимость. Вчерашняя встреча прошла не слишком удачно, но и не так плохо, как это могло бы быть. Я честно сказала Вилли и Нине о том, что намерена выйти из Игры. В следующие несколько недель или месяцев они, или по крайней мере Нина, начнут задумываться над возможными последствиями этого решения, но к тому моменту, когда они соберутся действовать вместе или поодиночке, я уже исчезну. Новые, да и старые, документы уже ожидали меня во Флориде, Мичигане, Лондоне, южной Франции и даже в Нью-Дели. Хотя Мичиган был пока исключен — я отвыкла от сурового климата. А Нью-Дели стал теперь не так гостеприимен к иностранцам, как перед войной, когда я недолго там жила.

В одном Нина была права: возвращение в Европу пойдет мне на пользу. Я чувствовала, что уже тоскую по яркому солнечному свету в моем загородном доме вблизи Тулона, по сердечности тамошних крестьян и их умению жить.

Воздух был потрясающе свежим. На мне было простое ситцевое платье и легкое пальто. Когда я спускалась по лестнице, артрит в правой ноге немного мешал мне, но я опиралась на старую трость, принадлежавшую когда-то моему отцу. Молодой слуга-негр вырезал ее для отца в то лето, когда мы переехали из Гринвилла в Чарлстон. Во дворе нас обдало теплым ветром, и я невольно улыбнулась.

Из своего подъезда вышла миссис Ходжес. Это ее внуки играли со своими друзьями вокруг высохшего фонтана. Уже два столетия двор этот был общим для трех кирпичных зданий. Из них только мой дом не разделен на дорогие городские квартиры.