Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)

Смерив чтеца взглядом, далеким от восхищения, Арман поинтересовался, впервые ли тот направляется в зону боевых действий. Лейтенант не был юношей, недавним курсантом, скорее уж одним из недавно мобилизованных гражданских. Он осекся, недовольный, что его так грубо перебили, вернул равнодушному слушателю негодующий взгляд и воскликнул:

– Когда звери терзают нашу землю, никто не смеет отсиживаться в тылу.

– Беда в том, что на той стороне, в большинстве своем, такие же люди.

– Вы рассуждаете, как социалист!

– Нет, я реалист. Противника надо оценивать трезво.

Лейтенант сник, пробормотал:

– Мы последние…

– Да вроде нет, – отозвался Арман, – подкрепление еще должно быть.

– Мы последние, кто способен чувствовать душой! А следом идут такие, как вы, молодой человек! Рассуждающие! Умничающие! Те, кто не верит ни во что и гордится этим!

– Чьи стихи вы читали? – спросил Арман, чтобы остановить поток восклицаний.

– Мои собственные! – окончательно обиделся почтенный лейтенант. – Тридцать переизданий, между прочим, за восемь лет!

6 сентября французским войскам был зачитан приказ Жоффра: «Каждый должен помнить, что теперь не время оглядываться назад: все усилия должны быть направлены к тому, чтобы атаковать и отбросить противника. Войсковая часть, которая не будет в состоянии продолжать наступление, должна во что бы то ни стало удерживать захваченное ею пространство и погибнуть на месте, но не отступать».

И начались бои. Следующий день мог стать для французов и англичан роковым, но к ним подоспело подкрепление – Марокканская дивизия, только что прибывшая в Париж и переброшенная к Марне на том транспорте, который комендант смог отыскать, – половина по железной дороге на поезде и дрезинах, собранных по всем депо, половина на такси.

9 сентября немцы стали отступать к северу. Несостоявшийся блицкриг сменился «бегом к морю», вскоре превратившим войну в позиционную. Но почти шестьсот тысяч немцев, французов и англичан, которых начало сентября застало еще живыми и здоровыми, об этом уже никогда не узнали.

Командир пехотного взвода поэт Шарль Пеги был убит одним из первых. Он лишь на месяц с небольшим пережил своего однокурсника, редактора газеты «Юманите» Жана Жореса, застреленного в парижском кафе «Круассан» за четыре дня до начала военных действий. Убийца – участник Лиги друзей Эльзаса – Лотарингии Рауль Виллен – считал Жореса предателем национальных интересов Франции: тот пытался предотвратить войну организацией международной забастовки, утверждая, что рабочим нечего делить. Впрочем, не только им.

Но, согласно многовековой традиции, алчность власть имущих принято драпировать высокими материями. В том числе – об обновлении и возрождении. И через столетие на месте снесенных братских кладбищ героев Великой войны появятся скромные таблички. Но уже без многих, окончательно утерянных имен…

Арман быстро осознал, что в штабе генерала Монури никто не склонен рассматривать его как особо важного специалиста и тем более прислушиваться к его мнению, продиктованному древним предчувствием опасности.

– Послушайте, Лугару, у меня нет ни лишних людей, ни транспорта… вообще никакого нет, солдат на такси возить приходится прямо из Парижа. А проклятые таксисты не преминут счет выкатить верховному командованию! Военный бюджет трещит по швам! А тут вы, вместо того, чтобы выполнять приказы, настаиваете на захвате сарая с саперными лопатками или что там может оказаться?

– Поверьте, мой генерал, там может найтись и нечто более серьезное. Опыт подсказывает…

– Опыт? Молодой человек, какой у вас может быть опыт?! Вы во время прошлой войны еще на свет не появились! У меня нет времени на ваши фантазии! Свободны! Ждите приказаний.

Арман, который лично помнил не то что злополучную «прошлую» войну с немцами, но и ту, когда furia francese громили испанцев при Рокруа [5], а баварцев при Нёрдлингене, покинул штабную палатку, отошел подальше и витиевато выругался. Рядом раздался смех. Среди англичан, вперемешку с французами занимавших позиции на Марне, обнаружился некто, чья внешность, несмотря на грязь и пыль, показалась Арману смутно знакомой. Возможно именно потому, что франтоватому красавчику в английской форме грязь и пыль как-то даже не особо вредили, да и походка его оставалась расслабленной, будто на прогулке.