Array Коллектив авторов - Легенды о призраках (сборник)

Появляется поезд, он несется вперед словно гончая, выпущенная из ада. Дети разметаны, стерты, возвращены в землю, из которой они встали… из которой они встанут ради краткой и страшной жизни и в следующую ночь, и в ночь за ней, и еще через ночь, и будет это продолжаться до тех пор…

…пока я их не отпущу.

Я еду прочь, в темный закат, и наконец понимаю. Мертвые не преследуют живых. Живые преследуют мертвых.

Я разведу костер. Пламя станет лизать подножие сосны, а дым будет подниматься к небу. Затем, по одному, я буду выносить их из дома, бросать в огонь и отворачиваться, когда они будут сгорать.

Последней я вынесу коробку Джеймса. Зажав пуговицу в кулаке, я сожгу остальное. Костер пахнёт сладковатым запахом смерти, который скоро рассеется, продержавшись всего несколько секунд, как аромат хризантем после долгого дождя.

Вздохнув, я задумаюсь над тем, что мир никогда не дает тебе того, что ты от него ждешь. Эти дети. Из-за меня они задержались здесь. Я усмехнусь и попытаюсь извлечь урок из своих страданий, попытаюсь понять, как они приводят к еще большим страданиям, – попытаюсь отследить этот бесконечный цикл, вращающийся сам по себе, так что невозможно определить, где его начало и где конец.

Постояв так некоторое время, я раскрою ладонь и посмотрю на пуговицу. Я подумаю о том, чтобы сохранить ее – один последний предмет, один символ, привязывающий меня к ним. Мне захочется выпить. Но, не обращая внимания на это желание, я закрою глаза и в кренящейся темноте брошу пуговицу в огонь. А когда я их открою, то буду воспринимать миры в обувных коробках лишь как болезненный бред. Я вернусь в дом и, оказавшись внутри, начну по-настоящему разбираться с тем, как мне жить дальше с самим собой и тем, что я натворил.

Я вожу школьный автобус, и поэтому мне близка легенда о «детях-призраках» Сан-Антонио. Железная дорога – это настоящее проклятие для водителей автобусов. От мысли о том, что мы можем застрять на переезде перед приближающимся поездом, нас бросает в холодный пот, даже если все дети сегодня уже развезены по домам. То, что я написал рассказ от лица машиниста поезда, стало сюрпризом для меня самого, но теперь мне кажется, что иначе ничего бы и не получилось.

Изучая эту легенду и похожие на нее, я стал задумываться над тем, что могли бы чувствовать участники тех настоящих трагедий, из которых выросли эти легенды. Скоро я уже размышлял над такими вопросами, как вина и прощение. Я думал о том, что даже в сентиментальных историях о привидениях есть что-то, что может показать нам нас самих, продемонстрировать нам то, как мы справляемся с трагедиями, страдаем от коллективной вины и находим путь к личному освобождению от нее.

Джон Мантутпреподает английский язык и водит школьный автобус в центральной Алабаме. Его рассказы публиковались в журналах Shroud, Feral Fiction, Shimmer и Fantasy . В настоящее время он заканчивает свою магистерскую диссертацию: сборник южного нуара о суровых людях, мертвых детях и авариях различных транспортных средств.

Когда ты, милая соня, просыпаешься утром – ладонь прикрывает глаза от света, веки слиплись, простыня смята, – сны все еще текут в тебе, изорванные, все в дырах. Ты помнишь мужчину с желтыми глазами, но не почему он преследовал тебя. Ты помнишь женщину с ястребиными когтями вместо ног на крыше твоего дома, но не что она тебе прошептала.

В этом виноват я. Не смог удержаться. Ночью я прошел сквозь тебя и съел твои сны – как моль сквозь шерсть. Не все – только самые сладкие, самые вкусные жилки, только жир, пронизывающий кусок багрового мяса, только костный мозг того, что она прошептала, почему он бежал.

Я ищейка – я поднимаю рыло вверх, к луне, чтобы поймать запах твоего пота. Я показываю плоские зубы ночному ветру. Я прошу разрешения у простыней свернуться во впадине твоего живота, поглодать твои плечи, твою грудь, твои веки. Я должен прогрызть в тебе дыру, пролезть к тому красному месту в глубине, откуда текут твои сны.

Во сне ты приобняла меня. Ты помнишь? Мое брюхо было тугим и черным – брюхо тапира, – и хоботом тапира я внюхивался в твое дыхание, словно свинья, отыскивающая трюфели. Ты и была моим трюфелем, моим жирным, пахнущим землей грибом. На вкус ты была великолепна, и я благодарю тебя за ужин.

Синие рассветные сумерки выхватывают из темноты мой короткий хвост. В 6:17 я сажусь в залатанный жестяными пластинами пригородный поезд. На нем я еду домой, в Рай Чистой Земли. Яцухаси присоединяется ко мне на той остановке, где живет твоя тетя – в доме с широким белым крыльцом. Нас связывают приятельские отношения. Она так наелась снов твоей тети, в которых она в экстазе скачет на начальнике отдела, а он в это время наизусть цитирует Басё, что едва не лопается. Вагон пуст. Она садится на свое место, я сажусь на свое. Ее тапирье тело аккуратно вписывается в изгибы кресла и превращается в тело респектабельного дельца в респектабельном черном костюме. Я тоже распускаю свой образ и поправляю галстук. Проводник приносит нам горячего, сладкого маття , но мы отказываемся – наши шкуры и так едва не трескаются после ночного пиршества. Если бы ты видела нас, ты бы никогда не подумала, что мы возились на твоей постели и прижимались к твоему боку в течение нескольких темных, освещенных только луной часов. Ты бы подумала: «Вот два богатых и уважаемых джентльмена едут в Сити, к своим крепким, чистым столам».