Масако представила себе острые осколки в горле – они поднимались, наполняя ей рот.
Уходи! Я не могу вернуться в школу. Меня там ненавидят. Это невыносимо. Мне больно. Они увидят меня. Я не могу вынести их взглядов. Они перешептываются. Не тревожь меня. Не входи! Со мной что-то не так. Да, не так. Оставь меня. В покое.
– Масако-тян! – Голос, звонкий, чистый, незнакомый, прорезал душные, кишащие страхи Масако. – Меня зовут Мория. Я твоя патронажная сестра из Общественного центра здравоохранения. Отдел семьи и молодежи. Я буду посещать тебя каждое утро в девять, с понедельника по субботу. Со временем ты ко мне привыкнешь. И откроешь дверь. Ты снова сможешь влиться в общество. Ты не одна.
Масако неподвижно смотрела на синий экран ноутбука. Кто эта незнакомая женщина? Кем она себя возомнила? Почему она думает, что может вот так ворваться к ним в дом и начать предсказывать ей будущее. Распоряжаться ее жизнью, как будто уже знает Масако.
Неужели она взломает дверь? Посмеет ворваться в ее убежище?
– Я с удовольствием приду к тебе снова, – раздался звонкий женский голос. – Я приду завтра, – обещала она.
В коридоре послышались голоса. Масако почти чувствовала, как ее мать благодарно кланяется незнакомке. Ужасно. Голоса удалились вместе с поскрипыванием деревянной лестницы, когда обе направились на первый этаж.
Она услышала, как открылась, затем закрылась входная дверь. Эта Мория вышла из их дома на солнце.
Масако знала: если она сейчас выйдет на солнце, оно ее съест. Она выбиралась из дома совсем изредка, в самые тихие ночные часы, когда лишь далекие сирены пожарных машин и «скорой помощи» оплакивали чужие трагедии. Когда измученные стыдом родители утомленно засыпали. Когда те, кто работает ночью, еще не закончили свою смену, а те, кто работает днем, спали, не думая о жизни во тьме. Именно тогда такие люди, как она, выползали из своих убежищ на звездный свет, хоть ненадолго. Выходили подышать лунным светом, испить сладкого ночного воздуха.
Масако содрогнулась от тоски по этим минутам и от страха. Выходить из комнаты становилось все труднее и труднее. А теперь еще эта тварь Мория будет мучить ее, досаждать ей каждый день. Невыносимо!
Если бы только она могла сбежать, сбросить с себя все, как экзоскелет, и обновленной, нагой, вступить в новую жизнь. С какой радостью она бы сделала это!
Но застрявшие в пригороде Сибы пятнадцатилетние девушки такого не делают – особенно такие, как она.
Козел отпущения в школе, толстая в стране худых, названная в честь неуравновешенной невесты крон-принца, Масако приговорена к этому аду пожизненно.
«Принцесса-жирдяйка, – гоготали они. – Принцесса-пончик!» Они подбрасывали ей в сменную обувь собачье дерьмо. Они сфотографировали ее мобильным телефоном на унитазе и запустили снимки в Интернете. Они прижали ее лицо к прыщавой щеке задохлика Рё, вопя: «Любовь! Любовь!» А учителя просто отворачивались, будто боялись запятнать себя, обратив на такое внимание. Впрочем, никакого авторитета у них не было. Школой управляли наглые, всегда готовые к насмешкам заводилы.
Как-то раз утром она переоделась в школьную форму, но не смогла выйти из комнаты. Она легла обратно в постель и замкнулась в молчании. Все мольбы, угрозы, обещания, притворные ласки матери и, наконец, неудачная попытка побоев не заставили ее одуматься.
Масако стала хикикомори – «летучей мышью».
* * *
Луна, на три четверти полная, струила бледный свет сквозь газовые занавески. Масако встряхнула головой, ошарашенно моргая.
Только что она стояла перед открытым холодильником, запихивая в рот остатки оладий и соленые огурцы и запивая их сладким йогуртом. Она не помнила, как вошла в гостиную. Она вытерла рот тыльной стороной руки. На пол упали хлебные крошки.
Ночь смягчила острые углы квартала. Везде были тени, темные щели, где можно спрятаться, а узкую улочку с горящими оранжевыми фонарями словно омывал золотистый свет. Прямо как на старинных подкрашенных фотографиях. Улица манила к себе.
* * *
Прохладный ночной воздух, казалось, впитался ей в лицо, в кожу – она подняла дрожащие ладони, чтобы отвести от щек свои чудовищно спутанные волосы. Пальцы запутались в немытых, сбившихся в колтуны прядях. Но она чувствовала, что вся сияет.
Поминутно оступаясь, она шлепала тапками по асфальту, ноги у нее и вспотели, и замерзли. Звук шагов отдавался от бетонных стен. Масако опустила взгляд. Она вышла из дома в тапочках «Хелло Кити» на босу ногу, в грязной школьной форме, без жакета.
Читать дальше