Елена Вернер - Верни мои крылья!

В воображении Ники образ вихрастого темноволосого мальчугана с бирюзовыми глазами сменился кем-то вроде мальчика Жени из сказки про цветик-семицветик. Только вот Кириллу от волшебного цветка не досталось ни лепесточка.

– Да, я немного преувеличивал, рассказывая тебе, как мы веселились втроем, прыгая с гаражей и таскаясь по заброшенным стройкам. Потому что чаще всего это они вдвоем куролесили. А я… я слишком медленно бегал.

Все как-то сжалось – время и пространство. Ника чувствовала то же слияние, единение, которое обрушивалось ватным покрывалом на них двоих и их телефонный разговор посреди ночи. Только сейчас едва начинался заход солнца, а Кирилл сидел так близко, что она видела синеву пробивающейся щетины на его щеках.

– На все остальные операции я заработал сам. Только время ушло, и теперь лечение требовалось куда сложнее и тяжелее, чем было бы в детстве. Но что уж… Я не жалуюсь. Черт, конечно, не жалуюсь! Да я благодарен ей, что могу не чувствовать себя обязанным хоть в чем-то! Она мне никто. Хуже, чем никто, потому что ее я ненавижу. Эта боль в суставах – я ее постоянно чувствую. Дни бывают хорошие и плохие, но правда в том, что она всегда со мной. Боль. И эта боль не дает мне забыть, кто я такой и, что еще важнее, кто моя мать. Она чудовище.

Он опустил стекло и поймал встречный ветер ладонью.

– Потом я ее нашел – это ты знаешь. Она ничуть не изменилась за эти годы, как выяснилось. Люди вообще не меняются, только маски переодевают. Я ей был по-прежнему не нужен, да и совести у нее, видно, никогда не было. И я понял, что должен… Я пришел в театр.

– Валера Зуев – твоих рук дело? – впервые нарушила молчание Ника.

– Ты говоришь так, будто я злодей. Мне всего-то надо было, чтобы в труппе освободилось лакомое место, вот я и позвонил своему приятелю, директору по кастингу на одной студии. Парня взяли на роль, поправит свой семейный бюджет и потешит самолюбие заодно – что в этом плохого? Да и она осталась без любовника, что тоже не могло меня не радовать. Мне это Римма сообщила, я не подстраивал, само получилось… Я так надеялся, что она сразу все поймет про меня! Мои ноги и голос… Я ведь звонил ей незадолго до этого, она слышала меня по телефону! Ты вот сразу узнала меня по голосу, я видел, как изменилось твое лицо, стоило мне заговорить в тот первый день, помнишь?..

Конечно, помнит. Даже нарочно ей бы не удалось выжечь из памяти минуту, когда порог театра «На бульваре» переступил интересный мужчина с лицом Байрона и голосом ее ночного собеседника. Так вот, значит, какова была его цель. Вот почему его так завораживала пьеса Дюренматта, над которой они столько размышляли с Рокотской. Старая дама Клара наносит визит городу, который некогда чуть ее не уничтожил, и теперь она собирается мстить, уничтожая город в ответ…

Кирилл продолжал говорить, и его черты все больше оживали, мимика становилась резкой, неудержимой:

– Тебе хватило двух моих слов, чтобы узнать меня! Но не ей… И ведь все до единого заметили, что с ногами что-то не так. Паше Кифаренко я сказал, что, когда занимался верховой ездой, со мной в седле упала лошадь, и повредились бедренные суставы… Я все ждал, что она, – Кирилл упорно не называл Липатову ни по имени, ни еще как-нибудь, – спохватится, заподозрит. Что-нибудь должно было шелохнуться в ее сердце, хоть какое-то подозрение… Она же мать, есть же у них хоть что-то человеческое! Но нет. Она близорука, как крот, и тщеславна, как павлиниха. Ко всему прочему тут же принялась меня окучивать! Как самка, для которой нет разницы между сыновьями и другими мужиками. Нет, зачем я обижаю самок? Животные своих детенышей по крайней мере выкармливают, они не бросают их в темном лесу! А ее интересует только ее долбаный театр. Как она ринулась его спасать. Самоотверженно! Отчаянно! Кредит в залог квартиры – я предложил, после того как прорвало трубы, а она схватилась за соломинку, даже не подумав, что под другим концом соломинки я уже держу зажженную спичку.

– Что ты собираешься делать? – спросила Ника с замиранием сердца. Она и не предполагала, какой размах приняла месть Кирилла. Но сейчас он может проговориться, его оборона минимальна – и Ника обязана докопаться до правды.

– Я? Я собираюсь ее уничтожить. Растоптать. Убить, если хочешь, – морально. Премьера обернется полным крахом. И это станет фатально и для театра, и для нее самой.

– С чего ты взял, что спектакль плох?!

– О, Ника, – Кирилл перевел взгляд со светофора на нее, и в груди у девушки тут же свился тугой комок. – Спектакль хорош. По правде сказать, очень. И тут постарались все, настоящая идиллия. Такое единодушие. Даже ты вылезла из своей скорлупки, чтобы помочь… Но он провалится, потому что я так решил. И пока мы с тобой едем, в театре уже идет работа над этим. Там сейчас никого нет, но кое-что все равно происходит, я об этом уже позаботился… Кое-кто делает свою работу, а время идет. Тик-так, тик-так…