Александр Громов - Всем поровну (сборник)

Нас не спросят, хотим мы этого или нет. Природа не задает бессмысленных вопросов. Она лишь устанавливает правила игры.

И сгребает со стола проигранные фишки.

Крупье…

Ну а если бы Монстр не сдох, а разросся по всей земной суше, не оставив нам места? Топорищев, пофыркав, ответил, что это невозможно по закону причинности, что он-де сделал летальный прогноз, чуть только понял, откуда к нам явился гость, а впрочем, Монстр загадал столько загадок, что и нарушение закона причинности удивило бы его не сильно, а так… умеренно.

Что ж, на то он и человек науки, чтобы удивляться. Я с радостью уступлю ему это занятие.

Строго говоря, к Основному Постулату можно придраться: разве за нас не решают уже сейчас? И успешно. Нередко даже для нашего же блага, не спорю. Что носить, как жить, как думать, что помнить и что забывать… И как решать – в тех редких случаях, когда от нас требуется решение. Разве многие и многие не считают свой способ жить единственно возможным и прекраснейшим?

Он, решающий за нас, – никто. Его как бы и нет, и не на кого, как прежде, чуть только ослабнет и пошатнется, указывать пальцем с воплем: «Вот он, люди! На вилы его, поганца! К стенке!» Самого себя к стенке не поставишь…

Мы растим Монстра внутри себя. Младенец здоров, у него прекрасный аппетит и замечательный стул. Он хорошо себя чувствует. Мирные дебилы, живущие в Монстре, все-таки имеют шанс оказаться нашими прямыми потомками.

Но придирка к Основному Постулату не улучшает настроение.

Когда в моей непыльной работе образуется перерыв, я улыбаюсь. Я звоню бывшей жене и договариваюсь забрать дочь на целый день, а то и на два. Я подхватываю ее возле подъезда дома на улице Алексея Свиридова и везу в цирк, в театр или просто за город. За последний год она здорово вытянулась и, что удивительно, быстро догоняет сверстниц в умственном развитии. У нее прекрасная память. И, что самое главное, сорок шесть хромосом. Пока Монстр был жив, он заботился о телесном здоровье своих обитателей.

Это единственное, за что я ему благодарен.

После того как медицинские светила Нацбеза в связи с закрытием темы были вынуждены умерить свой интерес к моей дочери, где ее только не обследовали! Убежден, Академия изучала бы феномен до сих пор, если бы Маша однажды не послала всех и всяческих светил к свиньям собачьим, а я с удовольствием ее поддержал. Кому-кому Анастасия феномен, а мне – дочь.

Между прочим, шоколадные батончики она любит по-прежнему.

Затем мы едем ко мне домой. Чай, шоколад, беседы обо всем и ни о чем. Холостяцкий уют, как ни парадоксально такое понятие. Единственный раз мое благодушие было слегка нарушено. Вчера.

– Папа! Ты помирись с мамой, ладно?

– Зачем? Понимаешь, доча, не так все просто…

– Ничего не «зачем»! Помирись. Ей плохо. А еще я хочу, чтобы у тебя были внуки, когда ты станешь старый. Пусть у меня будет братик или сестренка, мне все равно.

Я уставился на дочь в обалдении.

– А…

– А я не хочу иметь детей, – пояснила она. – Ты только не сердись, я правда не хочу. Замуж, может, и пойду, а детей – нет. Тут надо выбирать, а я не хочу быть просто мамой. Я хочу наблюдать звезды. Ну, как этот твой, который первый открыл Монстра… Иванов, да?

– А оба дела вместе не получится? – поинтересовался я.

Она замотала головой.

– Нет. Правда, помирись с мамой, а? Ты ее прости. И не пей столько, ладно?

– С чего ты взяла?

– Вижу. У тебя руки дрожат и лицо серое. Ты не пей. Я знаю, тебе больно, но ты все равно не пей.

– Не буду, – сказал я неискренне.

– А с мамой помиришься?

– Не знаю, малыш, – на сей раз я не соврал.

– Ну ладно, – вздохнула она по-взрослому. – Я буду ждать.

– Хочешь, я куплю тебе любительский телескоп? – спросил я, чтобы сменить тему.

– Ой, правда? Я его на балконе поставлю. А это дорого?

– Не разорюсь. Будешь наблюдать звезды.

Она надкусила шоколадный батончик, посмотрела на меня с сомнением: говорить или нет? – и все-таки решила в мою пользу.

– Не только звезды, конечно… Я тут подумала: вдруг к нам летит еще один Монстр? Только не больной, а здоровый. Ведь нужно увидеть его как можно раньше, правильно?

– Зачем?

– Чтобы успеть что-нибудь сделать.

Тогда я одним укусом отъел половину «сникерса», чуть не подавился в угоду педагогике, полагающей вредным показывать детям, что их отцы могут НАСТОЛЬКО восхищаться ими…

И в первый раз подумал, что еще не все потеряно. Ведь это Я знаю, что мир людей нельзя изменить в основе и надо всего лишь стараться жить в нем, – она этого не знает, как неизвестно ей и то, что дача Иванова была сожжена, а телескоп разбит теми самыми людьми, которым она хочет помочь, и лучше я сдохну, чем когда-нибудь скажу ей об этом.