Юрий Симоненко - Работа над ошибками

— Рад тебя видеть, друг, — проговорил хриплым, с металлическим оттенком, голосом Первый.

— И я рад видеть тебя, Первый, — улыбнулся Связной.

— Святой Отец уже сказал тебе о деле, которое я собираюсь тебе поручить?

Первый бросил взгляд на стоявшего рядом черного командира: тот кивнул.

— В общих чертах… — пожал плечами Связной. — Сказал, что подробности я узнаю от тебя…

— Все верно. Я не сообщал нашему Святоше всех деталей, — Первый подмигнул Святому Отцу. — Тем более, что некоторые детали точно были неизвестны на тот момент, когда я посылал за тобой… Дело это особой важности и требует руки профессионала.

— Очень интересно… — улыбнулся Связной.

— Подожди, брат… — Первый сделал вид будто он забыл нечто важное и только что об этом вспомнил. — У меня тут есть для тебя кое-что… Сначала… — он запустил руку за отворот шинели — …вот, возьми это…

Первый передал Связному небольшой бумажный конверт.

Приняв конверт, Связной взглянул на Первого, потом — на товарищей: Святой Отец и Бизон с интересом смотрели на него; по их лицам было видно, что о содержимом конверта им ничего не было известно.

— Хм… — Связной снова взглянул на Первого.

На тонких губах архипатрита появилась тень улыбки.

— Давай уже, открывай! — не выдержал Бизон.

Связной развернул конверт.

Минуту он молча смотрел на его содержимое.

— Что это?

— Камень, — пожал плечами Первый. — Камень с Прит.

Связной не понимал причины, по которой Первый сделал ему такой подарок, но был глубоко тронут. Со времени когда он лишился самого дорогого для него — его семьи, его, сначала — увлечением, а потом и страстью стал космос. Ничто в мире, в котором жил этот человек, не влекло его так, как влекла бесконечная бездна, лежавшая за облаками. Он часто размышлял о том, одни ли они, агаряне, в этой бездне; есть ли в ней кто-то, кто живет иначе; кто познает мир и заботится о своих близких, вместо того чтобы расчленять их на алтарях всемогущего, грозного, ревнивого, завистливого, отвратительно мерзкого Бога, требующего «очищения» от своих созданий, которые для него лишь прах и грязь под его божественными ногами, обреченная вечно славить его имя. Его страсть к космосу порой становилась причиной дружеских смешков: ну и чудак же этот мужик! Но Первый всегда относился к увлечению Связного с уважением. Множество книг по астрономии и космонавтике, прочитанные Связным, относившихся к категории запрещенных даже для аристократии и городской знати, попали к нему в руки благодаря начальнику космодрома.

— Значит, мы и там были… — произнес Связной, бережно взяв тремя пальцами и положив на ладонь темно-серый лунный камень.

— Были и есть, — ответил Первый. — На Крат просто бывали… Там сплошные пылевые моря… А вот Прит — очень даже перспективна…

— Но…

— Почему я это тебе говорю?

— Да.

— Потому, что доверяю.

— А раньше, значит, не доверял? — усмехнулся Связной. — Разве мои дела не были убедительны?

— Тебя долго проверяли… — сказал Первый. — Мы всех проверяем…

Связной вопросительно посмотрел на Первого.

— Нам известна твоя история: о твоих жене и дочери... о том, что с ними сделала Церковь… — При этих своих словах товарищи заметили как заиграли желваки на лице Связного. — Прошу меня извинить, брат, — Первый положил руку на плечо Связному. — Я понимаю, что эти воспоминания причиняют тебе боль… Все мы кого-то потеряли…

Он помолчал несколько секунд.

— И наши потери, и наши жертвы, — продолжал он, поочередно глядя в лица товарищей, — открыли наши глаза на обман, на дьявольскую насмешку, что тысячелетия висит над миром… Все мы преданы нашей революции. И сегодня нас миллионы! Я сейчас о многом не могу… пока не могу говорить с вами, братья, но, все же, одно скажу вам: очень скоро, многое изменится… Знамя, которое мы взяли в наши руки, черное от крови сотен миллионов наших братьев и сестер, растерзанных на поистине проклятых алтарях истинно проклятого… да к тому же еще и несуществующего… — добавил он, горько усмехнувшись — …Бога, будет поднято над пирамидами церквей, а мучители понесут заслуженное наказание. Это время близко, братья. Ближе чем вы думаете.

Уже стемнело. Поднимался легкий ветерок, но небо было чистым: на небе уже проступила перечеркивавшая его от горизонта до горизонта светящаяся полоса из миллиардов сияющих звезд. Все четверо стояли перед округлым, давно лишенным стекол, окном: верхняя часть здания имела покатую форму и стена, в которой было окно, плавно заваливалась внутрь просторного помещения, образуя приплюснутый свод, что позволяло обозревать не только долину до самой горной гряды, но и часть небосвода. Все молчали.