Сергей Петров - Абсолютное программирование

Итак, человечество напоминало двух ковбоев, вышедших на пыльную улочку техасского городишки, чьи пальцы напряженно зависли над рукоятями покоящихся в кобурах кольтов. Безумные русские, овладев секретом ускорителя, использовали его ради доведения мира до грани всеобщей погибели. К тому моменту, как мы про него прознали, в космосе болталось уже как раз столько ядерной гадости, чтобы развернулась новая гонка вооружений, но, к счастью, еще не столько, чтобы русские смогли ее выиграть. Мы быстро сделали собственный ускоритель и восстановили паритет – но и только-то. Теперь оставалось в нужный момент дернуть из кобуры перламутровую рукоять и не промахнуться. Успеешь – переживешь ядерную зиму, потеряешь три четверти населения, но выживешь. Не успеешь – на две сотни лет единственным обитателем твоей страны станет смерть. А если успеют выстрелить оба противника, удары с двух сторон сложатся, и смерть навсегда заселит всю планету. Вот это и есть «триггерная фаза».

Я загнал машину в паркинг, приткнул ее на свой персональный пятачок и заглушил двигатель. После получасового гула туннеля, где звук двигателя «ровера», отражаясь от свода, фокусировался вокруг водителя, да еще встречные самосвалы проносились мимо ревущими бомбами, тишина огромного зала ватой заложила уши. Я посидел, привыкая к ней, и вышел из машины, только когда почувствовал насыщенность этой тишины далекими, но явными признаками жизни глубинного сооружения. Денно и нощно пели тысячи вентиляторов, гоняя по бесконечным коробам фильтрованный воздух. Проходческие щиты на нижнем, шестом горизонте, вгрызались в базальтовый монолит, сотрясая окружающие слои породы мелкой дрожью. Десятки человек дежурной смены одновременно говорили по телефонам, отдавали приказы, стучали по клавишам компьютеров, дышали и двигались. Энергетические коммуникации, как кровеносная система, сетью вросли в тело комплекса и наполняли его неслышимым и немолчным гудением.

Я спустился на второй, жилой горизонт, и прошел в свою каюту. Маленькая комнатушка с откидной койкой, столик, шкаф с униформой, да фотография Джинни в обнимку с малышами – вот и все, что причитается капитану второго ранга. У заключенного в какой-нибудь федеральной тюрьме для особо опасных, пожалуй, кусок частной собственности пообширней. Зато стоит раз в пятьсот поменьше.

Мне предстояло провести здесь половину времени из недельного цикла дежурства. Если не считать, конечно, времени, приходящегося на бар, сквош, бассейн и прочие невинные развлечения.

Переодевшись в униформу Золотого экипажа, я опустился на лифте еще ниже, в Главный зал, сердце всего Центра.

Главный зал! Пещера чудес двадцать первого века! Кусок космоса в недрах планеты! Можно часами сидеть в галерее, наблюдая за жизнью самого странного и опасного из всех человеческих обиталищ, построенных за все тысячелетия человеческой истории. Многие, сменившись с дежурства, именно так и делают. К этому зрелищу невозможно привыкнуть. Да это даже и не зрелище: это сама жизнь, какой она стала сейчас, в две тысячи восьмом году.

Когда-то, еще мальчишкой, я побывал с отцом в Хьюстоне. Мы долго бродили среди лежащих, стоящих, целых и разобранных экспонатов всех эпох завоевания космического пространства, и я, при всей удивительности их размеров и сложности устройства их внутренностей, никак не мог отделаться от разочарования. К тому времени я уже достаточно начитался фантастики, «Непобедимый» Лема всегда лежал на моем столе, и я верил, что выход в космос для человечества должен сопровождаться куда более грандиозными свершениями, чем те, которые представляли экспонаты музея. Более того, я считал, что застой в космических исследованиях вызван именно отсутствием таких свершений по причине нашей лености и скупости, а отнюдь не прекращением космической гонки из-за провала русских. Но наибольшее разочарование постигло меня в планетарии. Искусственное небо, несмотря на все усилия его создателей, оказалось куда более мертво, чем небо настоящее. Оно вращалось, его усыпали разноцветные звезды, по нему проносились кометы и метеоры, но ничего, кроме ощущения грубой подделки, оно не вызывало. Мы тогда очень крупно поссорились с отцом. Еще бы! Для него Хьюстонский музей символизировал победу Америки даже не над Россией, а над всем миром. В те годы только наша страна могла позволить себе отправлять один за другим зонды в дальний космос, только наша страна побывала на Луне, только наша страна имела шаттлы. Русская станция агонизировала на орбите, русские космические проекты проваливались один за другим, русский шаттл позорно служил аттракционом в парке развлечений, русские космодромы превратились в города-призраки. Остальные же страны не имели и этого.