Илья Варшавский - Тревожных симптомов нет

Проходит три часа. Кроме меня, никто из приглашенных не явился. Можно ехать домой.

Назавтра я снова приезжаю вовремя. Жду около часа. Наконец начинается большой сбор.

Самое трудное – не перепутать участников передачи. Пишу шпаргалки. Научное звание, должность, фамилия, имя и отчество.

Предстоит научная дискуссия. Поэтому средний возраст собравшихся около семидесяти лет. В такие годы люди очень обидчивы. Не дай бог представить зрителям кого-нибудь не так.

Начинается тракт. Нас рассаживают в студии, чтобы операторы могли пристреляться. Каждому объясняют его роль.

Мне и моему коллеге – очаровательному человеку, умному, красивому, эрудированному и словоохотливому, с прекрасно поставленным голосом – предстоит вести передачу. Он – полная противоположность мне. Любая высказанная кем-нибудь мысль рождает у него блестящий фейерверк идей.

До начала остались считанные минуты. Мы замерли в неестественных позах, впившись глазами в мониторы.

Позывные «Горизонта».

На экране появляется моя рожа. Я ухмыляюсь, потому что забыл все, что собирался сказать.

Пауза становится томительной.

Наконец я выдавливаю из себя несколько фраз и, облегченно вздохнув, даю кому-то высказаться по существу.

Тут происходит странная метаморфоза. Человек, который десять минут назад казался образцом непринужденности и остроумия, превращается в зануду, жующую противную жвачку из терминов с обильно вкрапленными «э-э-э…» и «так сказать». Ему наплевать на телезрителей. Волнует его только одно: как бы знакомые, сидящие дома у телевизоров, не упрекнули его в упрощенчестве.

Проходит пять минут. Больше терпеть это немыслимо. Спасает положение мой коллега. Он подхватывает на лету какую-то мысль и начинает развивать ее со свойственным ему блеском. При этом он так увлекается, что забывает о времени. Я смотрю на часы. График передачи трещит по всем швам.

В детстве мне внушили, что воспитанный человек никогда не прерывает собеседника. С тех пор это правило висит надо мной, как проклятье. С такими устоями передачу вести нельзя.

Я пускаюсь на подлость. Пользуюсь моментом, когда он закуривает, и передаю слово другому. Не тут-то было! Он вовремя подает реплику и снова захватывает инициативу. Остальные от нетерпения роют копытами землю. Им тоже хочется поговорить.

Стоп!

Что-то случилось. Сверху спускается режиссер. Оказывается, запись на видеомагнитофоне пошла в брак. Нужно начинать сначала, с позывных.

Начинаем сначала.

Все немного устали, поэтому держать их в узде уже легче.

Минут десять передача идет без сучка и задоринки, пока у моего коллеги не рождается новая блестящая идея.

За все время совместной работы я только раз видел, как он во время передачи хранил гордое молчание. Это было, когда в студии демонстрировалась живая кобра и змеелов сказал, что сейчас она поползает, отогреется и тогда мы увидим, до чего агрессивны эти змеи.

Мы опять вышли из графика.

Я начинаю хамить. Обрываю людей на полуслове, комкаю программу, лишь бы закончить вовремя.

Я должен подвести итоги дискуссии, но времени уже нет. Через две минуты конец. Прерываю какого-то член-кора и благодарю зрителей за внимание.

Уфф!!!

Однако все это ерунда. Настоящее начинается тогда, когда моя телевизионная карьера достигает апогея.

Звонок по телефону. Расспросы о самочувствии, о планах на будущее. На этот раз планы более определенные. Я еду в Дом творчества. Это такое место, где человек не испытывает никаких угрызений совести от того, что бездельничает.

Некоторое время мы с ним ходим вокруг да около, как два кота на крыше. Наконец выясняется, что я должен вести передачу по Интервидению. Ну что ж, ради такого дела стоит один раз приехать в город. Со свойственным ему тактом он дает мне понять, что приехать придется три раза. Передача очень ответственная, идет без записи, прямо в эфир, и все нужно тщательно подготовить. Я соглашаюсь – три так три. Тут до моего сведения доводится, что вести эту передачу я должен с пляжа Петропавловской крепости. А если будет дождь? Дождя не будет, на этот счет есть заверения метеоцентра. Мне как-то не по себе. Не могу понять, при чем тут пляж. Я ведь обычно веду научно-познавательные передачи. Он мнется. Это передача другого рода. О всяких хобби. Нужно показать, как ленинградцы проводят выходной день.

Я очень медленно соображаю. Только к вечеру до меня доходит, что значит брать интервью на пляже. Это равносильно попытке дергать гвозди зубами. Пляжницы будут хихикать и жеманиться, а я с идиотской ухмылкой буду задавать вопросы, один глупее другого. Нет, эта работа не по мне. Нужно срочно что-то придумать.