Сергей Шведов: Третья сторона

Черная бесформенная тень будет подниматься и расти за ее спиной из темноты, пока не охватит ее целиком и поволочет на балкон. Тогда уж хватайся крепче за перила…

— Не–е–ет! — крикнула Венька и тут же огляделась вокруг, словно кто–нибудь ее мог заметить, и прошептала, как заговор:

— Фу–ты, черт! Не дай бог…

Ни за что она этого не сделает, ей еще дочку надо на ноги поставить, а там уж и в самом деле хоть ты руки на себя накладывай.

Венька потерла липкими от холодного пота пальцами костяшки на левой руке… Она сегодня ободрала их о крышку цистерны. За три дня работы с ледяной водой на зимнем холоде руки ее успели огрубеть и сделались шершавыми. Раньше бы она расстроилась, ведь всегда с особой тщательностью следила за руками. Больше, чем за лицом даже. Но сейчас не до красоты. Стоит только снова запить, впереди еще не то будет. В квартире не переступить от грязи, белье не стирано, вся в долгах как в шелках, на улицу показаться стыдно…

Но где–то рядом красной лисой крутила хвостом плутоватая мысль — а что если ей сегодня пропустить всего граммульку? Авось, перехочется пить дальше, и она продержится до следующего раза. А уж в следующий раз она обязательно возьмет себя в руки…

Венька уже и сама не верила в это, но все равно надеялась на чудо. Напивалась до синих чертиков. Могла проснуться кто знает где и с кем, потому что лишь одно желание жгло огнем — хватить «чернил», «бормотухи», «плодово–выгодного» с отвратительным привкусом жженой пробки и сургуча.

Она не считала себя пропащей только потому, что не пила политуру и стеклоочиститель. Никакая темная сила за спиной не могла ее заставить опуститься еще и до этого. По службе в военном госпитале она помнила санитарок, которые пили настойку йода на спирту. Таких все дружно и открыто презирали. И одна мысль, что Венька не употребляла до сих пор этих суррогатов спиртного, давала ей зацепку, что не все еще пропало.

Но и от «плодово–выгодного» с похмелья выворачивается наизнанку желудок, и головная боль хирургическими кусачками разламывает череп на куски. Только бы выпить сегодня… выпить, чтобы убежать от ночного одиночества и новой встречи с черным кошмаром… Выпить…

Но где достать ее, эту проклятую бутылку? К тому же, даже если бы и удалось перехватить деньги, Венька все равно не стала бы прикладываться к ней в одиночку. Так же, как никогда не смогла заставить себя курить в прилюдном месте, хотя всем прекрасно видно, что пальцы у нее пожелтели от никотина.

Противоречивый комплекс представлений об исконной добропорядочности женщин развился у Веньки в уродливую и лицемерную форму. Эти представления, что можно и нельзя порядочной женщине, плохо помогали избавиться от гнетущих наклонностей, даже скорей подстегивали влечение к ним запретной сладостью, но все же и в чем–то утешали.

Я, мол, не такая, как вон те пьянчужки на базаре, и не как те исколотые зэчки с сигаретами в зубах, которым уж все равно.

Беда в том, что в одиночку Венька не пила и не напивалась. Только в компаниях. С мужиками–выпивохами на работе, на девичнике среди таких же матерей одиночек, с очередным случайным ухажером… В последнее время все бывшие Венькины подружки и одноразовые обожатели куда–то запропали. Теперь вот только напейся в первый раз в одиночку — и пошла покатилась карусель!

Даже сейчас, даже в мыслях Венька не могла себе представить, что кто–то может поставить ее в ряд с вечно пьяными вокзальными бродяжками, хотя для нее в последнее время даже не быть, а просто казаться достойной и порядочной женщиной становилось все труднее. Чисть не чисть эти зубы, все равно от тебя несет табачищем, как от пепельницы. Белье разве что только не почернело, затаскано, никаких духов не напасешься, чтобы перебить этот запах. Порой перед мужиком раздеться стыдно. Попробуй за всем уследи, когда каждый день голова под этим делом…

Венька поежилась… Снова в вагоне стало холодно и неуютно. Может быть, от мрачных мыслей, а может быть, от того, что мальчишки–монтажники, разбудившие ее, бросили нараспашку дверь и выстудили вагон.

Плотней укуталась в старенькое пальтишко, прищурила глаза, зло сузила губы. Захотелось с кем–нибудь поцапаться, поругаться до хрипоты. И чего она ради забилась в этот пустой вагон, где и зацепить колким словом некого? Взглянула на генеральский подарок — поцарапанные уже золотые часики и с трудом различила тускло поблескивающие в полумраке стрелки. Ей показалось, что не часы стоят, а время для нее остановилось.