Андрей Авраменко - Тень Бенциона Шлеймана

Доподлинно неизвестно, в силу ли этих меркантильных особенностей своей души или по ряду других причин, но Бенцион Шлейман сейчас переживал серьезный разлад в отношениях со своей девушкой Анастасией. Они сидели за столом на кухне друг напротив друга в напряженном молчании. Бен был внешне спокоен, а вот Настя – раздражена до предела.

– Ты сумасшедший.

– Возможно.

– Нет, ты считаешь, что это нормально? – Настя указала на большой амбарный замок, висящий на шкафчике с посудой. Бен медленно повернул голову и, в очередной раз внимательно посмотрев на дело рук своих, остался доволен.

– Видишь ли, в мире существует бесконечное множество норм нормальности. И то, что наши с тобой понятия о нормах не совпадают, делает меня в твоих глазах ненормальным, хотя с моей точки зрения мое поведение выглядит вполне адекватным и приемлемым…

– Хватит путать мне мозги своими суфизмами!

– Милая, во-первых, «сОфизмами», а во-вторых, т.к. мои рассуждения не содержат в себе логических ошибок, то это делает неправомерным употребление в их адрес даже и этого слова.

– Как же ты меня бесишь!

– Все что я могу сделать, так это попытаться объяснить тебе свою позицию. И, быть может, когда ты меня выслушаешь и поймешь, этим бессмысленным препирательствам настанет конец.

– Давай! Давай, попробуй, объясни мне! Может, я, дура такая, пойму, наконец!

– Хорошо. Предлагаю тебе вспомнить, с чего все это началось. Две недели назад ты попросила меня вымыть посуду, хотя это является твоей прямой обязанностью…

– Вот, мерзавец! Один раз! Один-единственный раз за все время, что мы живем вместе, я попросила тебя вымыть посуду! – несмотря на крики и истерику Насти, Бен оставался неколебим – в споре с ней он даже нарочито ослаблял свой голос.

– Повторяю: меня не волнует, сколько раз ты меня просила вымыть посуду, каким елейным голосом и по каким причинам ты это делала. Мытье посуды – это твоя обязанность в доме. И прошу тебя впредь меня не перебивать. Так вот… Две недели назад ты попросила меня вымыть посуду, на что я ответил решительным отказом. Раздраженная, видимо, принципиальностью моего решения, ты вовсе отказалась мыть посуду, которая за неделю в полном составе перекочевала из шкафчика в мойку…

– Скажи мне, где? В каком нормальном доме это еще могло произойти?

– После этого, – не обращая ни малейшего внимания на Настю, продолжал Бен, – я несколько дней ел из одноразовой посуды, но такое положение дел меня не устроило. Твой ультиматум грозил затянуться на неопределенный срок, а питаться в собственном доме из пластмассовых тарелок, я посчитал для себя унизительным. Поэтому я вымыл всю посуду, из которой ел до этого, а остальную часть предоставил тебе, включая те две первые тарелки, из-за которых все и началось. Но ты по-прежнему отказывалась их мыть, и при этом стала пользоваться моей посудой…

– Твоей посудой?!

– Да. Раз я ее вымыл, значит, она автоматически становится моей. Так вот, чтобы ты не брала мою посуду, я и повесил на шкафчик этот замок.

– А почему, когда раньше я мыла посуду, она оставалась общей, а когда ее вымыл разок ты – она почему-то вдруг стала твоей?

– Потому, что я – мужчина, а ты – женщина, и мыть посуду – это твоя прямая священная обязанность, за которую тебе не полагается никаких привилегий.

– Откуда в тебе только наглость берется, такое говорить?! С чего ты вообще взял, что женщина должна быть посудомойкой без всяких привилегий?!

– Потому, что люди испокон веков жили таким образом. И мать моя с отцом жила точно так же.

– Молчал бы уж. Ты свою мать вообще не знал!

– Мне рассказывал про нее отец, – Бен заметно нахмурился.

– Ну да! Чего еще тебе этот старый жид наплел?

– Не сметь! – Бен вскочил и ударил кулаком по столу. Глянув в его глаза, полные яростного кипящего гнева, девушка мгновенно замолчала, потупив глаза к полу. – Не смей так говорить про моего отца! Для меня он – святой человек. Он вырастил меня один, и я обязан ему всем, что у меня есть в жизни.

На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Настя испуганно глядела на Бена, пока тот не отвернулся к окну. Бен всегда умел себя сдерживать, но, когда речь заходила об отце – жгучие эмоции растапливали в нем лед хладнокровия.

Донат Исаевич Шлейман родился и вырос в Куйбышеве 1 1 * В 1991 городу возвращено историческое название Самара *. Закончив институт летом 1975 года он уехал на отдых в Крым, где впервые встретил Надежду Кирсанову. Молодой Доня влюбился в нее с первого взгляда. Вместе они провели счастливое лето, а затем разъехались в разные города: она – в Смоленск, он – в родной Куйбышев. С тех пор его стало изводить и терзать одиночество. Ни дом, ни семья, ни весь город уже не могли вместить всей его неуемной мучительной тоски от разбитого сердца. Однажды Доня понял, что просто не сможет больше жить без своей возлюбленной, без девушки, отдавшейся ему под нежный рокот морского прибоя на склонах гор Кара-Даг. Ослепленный любовью, Бенин отец решился на самый отчаянный в своей жизни поступок: он оставил дом и отправился на поиски Нади в Смоленск. Не зная ничего кроме ее имени, Донат смог отыскать свою возлюбленную в чужом незнакомом городе и жениться на ней. Однако не много счастливых лет отвела им судьба. В 1978 году во время тяжелейших родов Бенина мать умерла. Донат Исаевич, смиренно приняв этот удар судьбы, стал растить сына один, посвятив ему всю нерастраченную любовь по рано ушедшей жене. Помогать ему было некому: семья Шлейманов отвернулась от Доната, когда тот женился на гойке, а все родственники жены погибли еще в Великую Отечественную войну. Единственным утешением в жизни бедного еврея стал сын, которого он назвал в честь главного героя любимой с детства книги: «Одесских рассказов» Бабеля. Он всегда говорил: «Беня Кр’ик – вот евр’ей, котор’ый-таки мог постоять за себя.»