Ольга Финн - Непоправимое

Как же неприятно, когда дождь попадает в глаза, а ты не можешь отвернуться. И вот ты весь мокрый, голый, дрожишь от холода, а ветер безжалостно срывает с тебя последнюю осеннюю одежду.

«Мамочка, мама, я здесь! Почему ты меня не видишь? Ты каждый день проходишь мимо…»

– Андрей! Андрюша! – в голосе женщины слышались страх и отчаяние. – Не видели пятилетнего мальчика в желтой курточке?

Прохожие разводили руками. Кто-то начинал огладываться по сторонам или хмурить лоб, вспоминая. Нет, не видели.

И снова участковый ходит по квартирам, опрашивает жильцов близлежащих домов, осматривает подвалы. И снова волонтеры круглые сутки расклеивают объявления, осматривают каждый сантиметр микрорайона: парки, заброшенные стройки, колодцы, остановки. Опять ничего. Дети пропадают бесследно.

Три года назад…

Данька.

– Иди на улицу, надоел уже, – Аня оторвала сонную голову от подушки и простонала. – Пошел отсюда, дай поспать, упырь. Блин, десять утра. Родила на свою голову.

Даня вздохнул и поплелся обратно в кухню. В тесной однокомнатной квартирке, где они жили с мамой, было душно и темно – шторы плотно задернуты со вчерашнего вечера, приоткрытая форточка проветривала лишь подоконник. Мальчик боялся трогать шторы, потому что карниз иногда с грохотом падал, а мама, разозлившись, могла больно ударить. Она опять пришла с работы, когда солнце вставало, и теперь спала.

В холодильнике – перезрелый, почти черный, банан, бутылка растительного масла и банка пива. Очень хочется кушать. Данька сел за стол, положил голову на руки и стал вспоминать, как они с мамой ездили летом к бабушке. Бабушка жила в старом домике с маленьким огородиком, на котором росла вкуснейшая клубника и красные сочные помидоры. Каждое утро на столе их ждали пирожки всех мастей – с картошкой, с капустой, с творогом. И теплое пенное молоко, которое привозил соседский мальчишка на велосипеде. «Как же быстро закончилось лето!» – вздохнул Даня.

С летом закончилось и теплое мальчишечье счастье. Были уже собраны сумки, и бабушкин подарок – новенький портфель с набором первоклассника – был бережно замотан в пленку, и строгий школьный костюм ждал своего часа на дне большой клеенчатой сумки. Данька проснулся от громкого шепота на кухне: «Ты че, мам, сдурела? Куда я тебе его оставлю? В деревенскую школу? Да у нас гимназия рядом, даже ехать не надо. Запишу на продленку. На секции будет ходить».

Сердце мальчишки тревожно замерло: так хотелось остаться у бабушки – в собственной комнате, на старой деревянной кровати, которую дед смастерил своими руками, когда родилась данькина мама. Просыпаться от запаха пирожков, умываться в прохладной, пристроенной к веранде, уборной, и бежать в бабушкины теплые, пахнущие тестом, руки. Но разве мыслимо оставить маму одну? Маму, которая работала то ночью, то днем, приходила уставшая и, не раздеваясь, засыпала рядом с ним на диване. Маму, которая курила на кухне и часто молча плакала, а потом начинала громко ругаться и проклинать всех на свете. В такие моменты Даньке было очень страшно, но он знал, что мама чувствует его любовь и поддержку. Он садился на корточки за корзиной с грязным бельем в сырой и тесной ванной, закрывал уши руками, зажмуривался и представлял, что он в темном-темном космосе, парит в невесомости, а где-то вдалеке слышатся странные звуки космических жителей.

– Анют, это же не навсегда, – пыталась уговорить бабушка маму. – Устроишься на работу, а зимой в каникулы заберешь Данилку. Или я привезу, посмотрю, как вы устроились.

– Мам, разговор окончен, – отрезала Анна. – Ребенок должен с матерью жить. Отца нет, еще и ты разбалуешь – куда я потом с ним? Совсем от рук отобьётся. Все, давай, стряпай пирожки свои, пойду будить охламона.

Данька обрадовался, хотя и чувствовал себя немного виноватым перед бабушкой: мама его любит, если забирает с собой. Он выскочил из-под одеяла и побежал на кухню:

– Бабулечка, а приезжай к нам на каникулах просто так, без меня! Посмотришь, как мы устроились.

Мама хмыкнула, а бабушка, как всегда, окутала его своим неповторимым сдобным теплом и нежно потрепала по макушке:

– Одевайся, мой золотой, скоро в дорогу.

***

У Даньки защипало в носу: кажется, так давно это было, а прошел всего месяц. Он даже запах пирожков почувствовал. Сердце сжалось тоскливо, и на стол, скатившись по веснушчатой щеке, капнула слеза.

«Пойду-ка я и правда погуляю, может, кто-нибудь печенья вынесет или яблок». Стараясь не шуметь, мальчик натянул пыльные ботинки, грязную ветровку, которую мама называла «дворовой», а потому «не подлежавшей стирке», и тихонько прикрыл за собой дверь.