Вильгельм Плут - Палатинат. Часть 1. Произошедшее

В детскую комнату, где в кроватке спит младенец, рыча от боли, вползает женщина вся покрытая свежими кровоточащими язвами. Вслед за собой по полу за ремень она волочёт дробовик. Добравшись до кроватки, женщина наставляет дробовик на ребёнка. Выстрел. Женщина, опёршись о кроватку, забрызганную кровью с лохмотьями плоти, с улыбкой на застывающем лице, еле слышно, испуская дух: «Успела». Глаза стекленеют.

Тишина. Откуда-то из глубины дома, постепенно усиливаясь, начинает доноситься зудящий звук полёта одинокого комара.

В тускло освещенной комнате со стальной переборочной дверью быстро закрутился маховик запорного механизма и в помещение вошел человек в потёртом светло-сером комбинезоне. Пройдя через всю комнату, он рухнул в большую неприбранную постель, представляющую собой каменный уступ, расположенный в дальнем углу, застланный черным матрацем, поверх которого в беспорядке лежали одеяла и подушки. С час поворочавшись в попытках уснуть, он лег на спину и уставился в высокий потолок. Прошло ещё минут десять. В какой-то момент в паре метров от каменной кровати у стены вырос стол, будто кто-то снизу выдавил его из пола. Следом на столе выросла стопка плотных бледно-серых листов бумаги, а из стены над столом выросла рука, держащая перьевую ручку. Рука, торчащая из стены по плечевой сустав включительно, создавала впечатление, будто там застрял человек. Нижний лист бумаги скользнул на край стола у стены, рука, опустив перо пишущей ручки на лист, застыла. Потом вроде как начала выводить какое-то слово, но, не закончив, исчиркала лист и снова замерла. Человек в кровати закрыл глаза ладонями. Испорченный лист исчез, впитавшись в стол, а на его место из стопки скользнул другой. Комната на несколько мгновений наполнилась оглушительной тишиной и статичностью ветхой чёрно-белой фотографии. Вдруг рука крупными буквами принялась что-то писать – быстро, нервно, изредка замирая:

«Мне почти каждую ночь снится один и тот же сон:

Она. Но с каждым годом я всё реже вижу её лицо, а если вижу, то размыто, и черт его уже не разбираю. Но ноги, вернее одну – левую, я вижу всегда четко. Её прекрасные длинные худощавые ноги с серовато-бледной тонкой, слегка сухой кожей. Я вижу и ощущаю под рукой родинки, – маленькие едва заметные точки, рисующие причудливую ломаную линию по наружной стороне бедра, как будто карту созвездия, где затерялась планета, на которой всё ещё существует рай.

Просыпаясь, стараюсь понять, не сошел ли я с ума, но как только меня снова накрывает это невыносимо болезненное и, в тоже время, непреодолимо влекущее чувство, осознаю, что ещё нет. Так что я решил, что уместно и своевременно начать вести дневник, или просто писать. Нужно поделиться своими мыслями с бумагой и воображаемым читателем, пока не стало поздно. Надеюсь, это меня хоть немного отвлечёт от гнёта циклически возникающих образов в моей голове. К тому же мне есть что написать. Вот только с читателями проблема, но со временем, возможно, мы это преодолеем, а времени у меня предостаточно. У меня времени предостаточно? У кого у меня? Кто я? Так, стоп!»

Рука зависла над знаком восклицания. Человек в потёртом светло-сером костюме громко выдохнул, и рука продолжила писать с нового абзаца:

«Я думаю, что я всё ещё человек, только в моих жилах течет не красная кровь, а голубое желе. Сердце моё бьётся в широком диапазоне: то совсем редко, едва колышется, как сейчас, то молотит тысячи ударов в минуту, когда того требуют обстоятельства. Тело моё тоже может меняться, в частности, плотность его регулируется моим разумом, дышит кожей, всем дышит, а может и не дышать и переходить на анаэробный режим функционирования. Аура моя просто огромна, по сравнению с вашей, и более плотная, я свечусь ярче. «Свечусь»! Аура! Какой вздор! Вы её вообще не видите, ни мою, ни тем более свою, вы вообще мало что видите. Нет, не то, это не то, что вам нужно, важно, что интересно.

С чего начать? Столько хочется сказать, но с чего начать?

Начну с того, что я просто ненавижу святош и всякого рода праведников, и я не имею в виду лицемеров, произносящих слащавые речи на публике, к ним я отношусь ровно, ну то есть относился. Сейчас не знаю, уже давно не встречал. Я вообще давно никого не встречал. Нет, люди есть, я точно знаю, но мало, и желательно к ним не приближаться без особой надобности. Они все сплошь чипированные, только приблизишься, и их сразу глушат, в смысле, убивают – жалко. Все в довольно крупных городах, которых под сотню раскидано по планете. В эти города крайне сложно попасть, как минимум, мне не удавалось. Остальная территория безлюдна.