Дэлия Мор - Игры мудрецов

– Красиво, правда? – шепчет Поэтесса. – Иногда полдня здесь стою. Если прищуриться, то можно поверить, что город живой сам по себе. И под его прозрачным панцирем видно, как кровь течет по венам. Он никогда не спит и питается цзы’дарийцами. Проглатывает их и переваривает, гоняя по артериям улиц. И вырваться невозможно.

– Предсказывала что-то недавно? – спрашиваю, поймав настроение мудреца.

– Да, – хмурится она, – но потом. Я такой пирог испекла с яблоками и корицей, съешь целиком и точно растолстеешь, обещаю.

Куда мне, но я не спорю. Квартира встречает холодным сквозняком работающей климат-системы. Вкусы у Наилия и Публия на темные и квадратные интерьеры совпадают, разве что у врача диваны обиты светлой кожей и не так много металла в отделке. Кухню нахожу по аромату свежей выпечки. Поэтесса усаживает меня за стол и взахлеб рассказывает, что квартиру строили уже после того, как центр начал работать. Наилию не понравилось, что глава его медицинской службы часто спит по ночам в ординаторской, приглядывая за тяжелым пациентом или в ожидании транспортника с ранеными. Жертвует собственным комфортом, чтобы не терять время на поездку за город в особняк генерала и обратно до медцентра. Публий и сейчас не часто спит в своей постели и вообще редко здесь появляется, поэтому мудрецу скучно, и она безумно рада меня видеть.

– Ты продолжаешь свои стихи военным отдавать?

– Не все, бытовые предсказания себе оставляю. И если просто пишу для души.

Поэтесса говорит и нарезает пирог. Под тонким золотистым тестом лежат ровные кубики яблок в сахарном сиропе и темной пыли корицы. От начинки поднимается белый пар, а аромат прогоняет любые мысли кроме одной – с какого бока кусать? Молчим, пока жуем выпечку и запиваем ее молоком. Сколько Поэтесса ни рассказывала про свои пироги, а пробую в первый раз. До этого только фантазировала, сидя на койке в палате и питаясь больничной едой.

– Катастрофически вкусно, спасибо, – благодарю хозяйку и замечаю, что она нервно крутит ложку в руках, – что-то не так?

Мудрец вздыхает и отворачивается, а у меня кусок встает поперек горла. Слишком хорошо знаю, когда так делает, и в первую очередь предполагаю худшее:

– Предсказала что-то неприятное?

Она поджимает губы, и молчание сгущается темными красками. За окном светлой и уютной кухни гаснет вечер. Медленно тает, забирая в ночь остатки синевы. Теперь нас освещают только лампы, вытягивая тени на полу. Длинные и тонкие от ножек стульев, широкие и бесформенные от наших тел, а прямоугольник стола темнеет преградой. Закрылась Поэтесса. Должна что-то сказать, но не хочет. Отодвигаю от себя тарелку и решаюсь спросить сама:

– Поэтесса, помнишь, мы договорились, что если ты предскажешь мою смерть, то я узнаю?

Под белой лампой ее лицо кажется бледным, нос заостряется, а глаза мудрец медленно опускает.

– Я порвала лист, когда написала. Наизусть не успела заучить, прости.

Не представляю себя на ее месте. Озвучивать кому-то приговор выше моих сил. Мне еще не страшно по-настоящему, просто жаль.

– Расскажи суть, я пойму, – поправляю шарф на шее и продолжаю, стараясь казаться безразличной, – мотыльки долго не живут, а я свой огонь давно нашла. Все хорошо. Я надеялась уйти раньше генерала, чтобы не видеть его смерть.

Поэтесса прикусывает губу и долго разглаживает складки на юбке. Не понимает, что для меня каждая минута ожидания – пытка.

– В стихе говорилось про тройку, – наконец, говорит она. – Глаголы с мужским окончанием и местоимение «он», но не кто-то из «наших», совсем другой. Он придет, когда не станет Мотылька.

Все-таки не я. А вот теперь обидно. Предскажи это Поэтесса раньше, и не случился бы побег в четвертый сектор. Да и теперь многое теряет смысл – кабинет, Флавий, поиск мудрецов. Больше всего в жизни боялась казаться тем, кем не являюсь, и вляпалась в это с разбега. Да, Создатель объявил меня тройкой на Совете генералов, но я ведь поверила. Настолько, что всем пожертвовала, а потом осталась в шрамах.

– Сколько мне осталось, там не сказано?

– Нет, Мотылек, – говорит мудрец и всхлипывает.

Молчит и ничего не обещает. Все верно, мы обе знаем, что предсказание сбудется. Хотелось бы пожить подольше, но не мне это решать. Интересно, как я умру? В особняк ракета прилетит? Нет, тогда пострадаю не только я. С лестницы упаду? Сердце остановится? Во сне задохнусь?

– Ты говорила Публию?

Поэтесса качает головой, вытирая слезы.