Феликс Гилман - Расколотый Мир

— Доктор Альверхайзен... Позволь мне обойтись без формальностей, Лив! С тобой все будет в порядке? Ты будешь осторожна? Твой покойный муж, земля ему пухом, никогда не простил бы мне, если б я позволил...

Доктор Экштайн слегка перебрал хереса, и глаза его увлажнились. Он посвятил жизнь разработке психологической теории, гласившей, что в сознании противоборствуют два начала: тезис и антитезис, — в беспрестанной борьбе которых рождается мирный синтез. Лив эта теория казалась неправдоподобной и механистичной.

— Я уже приняла решение, доктор, — напомнила ему она. — Со мной ничего не случится. Дом Скорби находится на нейтральной территории, вдали от боевых действий.

— Бедняга Бернард, — сказал доктор Экштайн. — Его призрак не даст мне покоя, если с тобой что-нибудь случится. Я уверен, что все обойдется, но вдруг...

— Призраки? — вклинился доктор Науманн. — Здесь? Боюсь, вы пропустите все самое интересное, доктор Альверхайзен.

Экштайн сердито посмотрел на Науманна, но тот не умолкал.

— С другой стороны, вам уж точно не будет скучно, я обещаю. Ни одна территория не остается нейтральной надолго. Как бы далеко ни располагалось ваше рабочее место, рано или поздно к вам в дверь постучится сами знаете что.

— Боюсь, что не понимаю вас, доктор Науманн. Я знаю, что там сейчас бушует война. Простите, я должна...

— Бушует! Отличное слово! Заглянув в сознание убийцы или насильника, мы увидим, как оно «бушует». Я имею в виду войска Линии.

— Да? — Она осторожно пыталась разглядеть Агату за тушей доктора Экштайна. — Но разве это не к лучшему? Разве Линия не стоит на стороне порядка и науки?

Доктор Науманн удивленно посмотрел на Лив, и это вызвало у нее раздражение.

— Да что вы? — воскликнул он. — Вспомните Логроун, спаленный ими только потому, что там укрывались агенты Стволов! Или завоевание Мейсона, когда...

Он на одном дыхании выпалил длинную череду названий битв и кровавых эпизодов войны.

— Похоже, вы многое знаете об этой войне, — удивилась Лив.

Науманн пожал плечами:

— Я интересуюсь положением дел. Можно сказать, это профессиональный интерес.

— Признаюсь, я не слежу за политикой, доктор Науманн.

— Еще будете, еще будете... — Он наклонился к ней и прошептал: — Они еще начнут вас преследовать, Лив.

— Может, вам самому стоит туда отправиться, Филипп? — прошептала она в ответ.

— Ни при каких обстоятельствах!

Науманн выпрямился и посмотрел на часы:

— Опаздываю на вечерние занятия!

Он поставил бокал на полку и спустился по южной лестнице.

— Нездоровые интересы — сказал Экштайн, глядя на Лив. — Весьма нездоровые, весьма...

— Простите, доктор Экштайн.

Отойдя от него, она обменялась пожеланиями удачи с седовласой женщиной, имени которой не помнила; прошла сквозь струю прохладного ветерка в столпе пыльного вечернего света, проникавшего в зал через эркерное окно; услышала крики павлинов на лужайке; в последний, возможно, раз насладилась этими звуками — и, ловко поймав за руку Агату, избавила ее от монотонных речей профессора Дальстрема. К несчастью, Агата оказалась слишком пьяна и слишком слезлива, чтобы разделить нервное возбуждение подруги. Моргая заплаканными глазами, она крепко сжала запястье Лив влажной ладонью и сказала:

— Ох, Лив... Обещай, что вернешься.

Та неопределенно махнула рукой:

— Ну, конечно вернусь, Агата.

— Ты должна вернуться как можно скорее!

На самом деле Лив совершенно не задумывалась над тем, когда вернется, и требования подруги ее несколько раздражали.

— Разумеется, я буду тебе писать, — сказала она.

В этот момент, к облегчению Айв, доктор Экштайн постучал по бокалу, требуя тишины, и немедленно добился своего: собравшимся не терпелось вернуться к прерванной работе. Он произнес короткую речь, в которой не упомянул, куда и зачем уезжает Лив. Все выглядело так, будто ее провожают на пенсию по возрасту, ка к было заведено на факультете. Наконец он вручил ей подарок от Академии: золотые карманные часы — массивные, богато украшенные, расписанные видами Кенигсвальдских гор, сосновых лесов, садов и узких высоких домиков с остроконечными крышами. Торжественное событие подошло к концу, и гости потянулись прочь: кто к выходу, кто — в книгохранилища.

Академия располагалась у излучины реки в нескольких милях от городка Лоденштейн, одного из самых красивых и богатых городов Кенигсвальда — страны, которая сама по себе являлась старейшим и богатейшим из государств Старого Востока.