Константин Кизявка - 1982

– Мы к Шевцовым, на Белинского! – торжественно объявляет папа. – Чтоб дома был порядок! Приду проверю! И сумки с банками несите в руках. Остальное можете везти на санках. Но не банки. Поразбиваете!

И уходят по Орджоникидзе на юг. А нам идти дальше по Советской до Гайдара. Расстроен Максим. Мама больше не повезет на саночках. Братья не согласятся тащить, наоборот, еще пару сумок на санки поставят, дерзай, молодой.

Белинского?! Плеснул батя кипяточку на нервы. Там дом будущей бывшей. Сколько ей сейчас? Года четыре? Может, и не приехала еще в Батайск из Краснодарского края. А может, уже здесь. Никакого желания увидеть и умилиться не ощущаю. Холодная, ледяная злость. Хорошо, что нам с братьями не надо на Белинского. Сон сном, а чувства мощные. Штормит. Вспоминаю, как в мае самого тяжелого года жизни, 2017-го, поседел, борода стала практически белой.

Поседел? Борода? Смешно! Мне четырнадцать! И если четырнадцать реальны, а будущее лишь сон, то ха-ха-ха и еще десять раз ха! Мало ли что приснится. Подумаешь, в нелепой фантазии меня бросила воображаемая женщина, с которой прожил двадцать два года. Променяла на молоденького наркодилера и возможность улететь с ним на Филиппины. Наркодилер? Филиппины? Нелепый сюжет! История из дешевого голливудского боевика. Пошлая фантазия! И ноги у меня не отнимались, и в груди не жгло так, что хотелось убить себя. Просто видел сон. Теперь вот – воспоминания. Фальшивые, естественно. Хоть и очень болезненные.

– Ты сегодня жутко задумчивый! – заботливо замечает Гера. – Сейчас врежешься в дерево или в столб. Давай быстрее. Там фильм будет классный, ты же сам вчера говорил. Охлоухинские музыканты.

– Немухинские музыканты, – машинально поправляю. – Хорошее кино. По Каверину.

– Мультик? – с надеждой уточняет Макс.

– Нет, – отвечаю, – фильм.

– Жалко…

Странное чувство. Хочу заботиться о них. Молодые, неопытные, беззащитные. Братья. И до сна было так. Многим обидчикам по чердаку настучал бы. Против того, кому не настучал, тоже бы поднялся. Потом, конечно, упал, но снова и снова вставал бы, пока мог. Теперь по-другому. Будто не просто старший брат, а «очень старший».

– Гера, тебе сколько лет?

– Двенадцать… А чо?

– Интересно просто. Значит, Максу девять.

– Мне восемь. Скоро девять. Двадцать третьего февраля.

– Ну да, – Гера улыбается, – он у нас праздничный.

Улица упирается в детский сад “Матрешка”. Конец Советской. Нам налево. Сумки тяжелеют с каждой секундой.

– Притормозите, братаны! – звякнув стеклянными банками, приземляю утомивший сумарь в рыхлый снег.

Гера с готовностью пристраивает поклажи рядышком. Макс паркует санки.

– Устали?

– Слегка! – Гера морщит щеки.

– Ни капельки! – бодрится Максим.

Солнце прячется за тонкой пеленой облаков. Сверху падают редкие снежинки. Улица пуста. Почти. Вдалеке, у желтого продмага, девочка тащит саночки с неразличимым с такого расстояния пассажиром.

– Пацаны, – говорю, – вы такие классные!

Смотрят с сочувствием.

– Чо, – интересуется Герман, – настроение хорошее?

Улыбаюсь:

– Скажите, братаны, вот мы обойдем эту пятиэтажку и что за ней?

– За Буйным домом? – уточняет Максим.

Вспоминаю, дом мы зовем Буйным. Не люди в нем нервные, а живут брат с сестрой по фамилии Буйные.

– Да, за ним.

Задумываются.

– Ну, там наш дом, – говорит Максим, – и мусорка. Точнее, сначала мусорка, а потом наш дом.

– А между Буйным домом и мусоркой что?

– Гаражи! – на этот раз говорят одновременно.

– Гаражи?! И никакой стройки?

– Какая стройка? Общагу сто лет назад построили.

– В смысле, Гастелло 4 “А”?

– А ты адрес помнишь? – в глазах Геры смешинка. – Я уж думал, память потерял.

Подхватываю сумки.

– Пошли быстрее, а то на кино опоздаем!

Ржавые, местами неуклюже подкрашенные гаражи, сделанные по большей части из железнодорожных контейнеров, стоят на месте. О скандальном сносе этих чудовищ, о котловане под фундамент будущего десятиэтажного дома, о долгострое с обманутыми дольщиками, а уж тем более о возобновлении строительства через десятки лет новым подрядчиком никто не подозревает. Гордо торжествует смелый советский гаражный самозастрой. И лишь похмельное сонное первоянварское утро защищает незыблемую, как сам СССР, территорию железных монстров от звонких, пронзительно честных тостов и аппетитного дыма праздничных шашлыков.

Мусорка. Родная. Неухоженная. С переполненными баками. Без всяких там бетонных помостов и металлических ограждений. Настоящая! Давно так не радовали отходы и всякая грязь. Хорошо, земля присыпана чистым снегом. Вспоминаю маршрут от дедушки до родного дома. Ведь ни сантиметра асфальта на пути, исключая, конечно, тротуар у Буйного дома. Был бы привычный на Новый год батайский дождь, с ног до головы перемазались бы стопроцентно.