Уильям Гибсон: Нулевое досье

Молодой человек в черепаховых очках, не дожидаясь просьбы, протянул ей ключи.

– Спасибо.

– Пожалуйста, мисс Генри.

За аркой между лестницами план здания выказывал признаки неуверенности, – видимо, необходимость разделить особняк пополам потребовала определенных жертв. Холлис нажала затертую, но регулярно начищаемую бронзовую кнопку и вызвала самый старый лифт, какой ей случалось видеть где бы то ни было – даже в Лондоне. Кабина размером с неглубокий стенной шкаф степенно двигалась за черной стальной сеткой.

Справа от Холлис, в тени, стояла витрина с чучелами, подсвеченная изнутри эдвардианской музейной лампой. Птиц (по большей части дичь – фазана, нескольких куропаток и еще каких-то незнакомых) установили на выцветшем бильярдном сукне, словно поймав в движении. Тусклый и несколько облезлый вид вполне соответствовал антикварному возрасту. За ними, в человеческой позе, сомнамбулически вытянув передние лапы, застыл поеденный молью хорек. Его зубы всегда казались Холлис нереалистически большими; она подозревала, что они деревянные и покрыты лаком. Нос и губы точно были подкрашены, что придавало хорьку вид зловещей дамочки, с которой не хотелось бы встретиться на рождественской вечеринке. Инчмейл посоветовал Холлис объявить хорька своим тотемом, духом-покровителем, добавив, что сам уже так сделал и немедленно обрел способность вызывать у топ-менеджеров музыкальных лейблов межпозвоночную грыжу – источник адской боли и мучительной беспомощности.

Пришел лифт. Холлис жила в клубе не первый день, так что с металлической дверью-гармошкой справлялась почти легко. Переборов желание кивнуть хорьку, она вошла в кабину и медленно поплыла на третий этаж.

Этаж узких, выкрашенных темно-зеленой краской, петляющих коридоров. Чтобы попасть в номер четвертый, надо было открыть несколько дверей, по виду – пожарных (они были толстые, тяжелые, самозахлопывающиеся). На зеленых стенах висели маленькие акварельные пейзажи без людей, каждый – с архитектурным капризом на заднем плане. Причем каприз был один и тот же , независимо от изображенной местности. Холлис не говорила об этом Инчмейлу, чтоб избежать вопросов: ему бы они доставили удовольствие, ей – нет. Что-то тут было слишком пограничное, на самом пороге восприятия. Лучше не думать. Жизнь и без того сложна.

Ключ на массивном бронзовом кольце с толстой плетеной кисточкой пурпурного шелка плавно повернулся в огромном замке. Холлис вдавила перламутровую серединку невзрачной гуттаперчевой кнопки, и свет выхватил из темноты все концентрированное безумие художников-оформителей «Кабинета».

Чересчур высокий потолок, – наверное, тут был целый зал, который разделили на номера. Холлис подозревала, что ванная больше самой комнаты. Хотя, возможно, это была оптическая иллюзия.

Декораторы еще подчеркнули высоту потолков за счет белых, по спецзаказу отпечатанных обоев с черными картушами, в которых, если всмотреться, угадывались увеличенные фрагменты энтомологических гравюр. Зазубренные жвалы, волосатые ножки, тонкие крылышки каких-то (Холлис предполагала – майских) жуков. Два предмета составляли почти всю обстановку номера четвертого. Первый – массивная кровать, сплошь облицованная резной моржовой костью, стояла у стены под исполинской нижней челюстью гренландского кита, почти клерикальной в своей строгой белизне. Второй – птичью клетку, такую большую, что Холлис при желании втиснулась бы в нее целиком, – декораторы подвесили к потолку. Минималистские галогеновые светильники на прутьях целенаправленно освещали различные артефакты в номере. В клетке лежали книги – не бутафорские, как с гордостью указал Инчмейл. Художественные и нехудожественные, они, похоже, все были про Англию. Пока Холлис прочла часть «Английских эксцентриков» Эдит Ситуэлл и взялась за «Одинокого волка» Джеффри Хаусхолда [1].

Она повесила плащ на мягкие, обтянутые атласом плечики, убрала в шкаф и села на край кровати развязать шнурки. «Ложе полярного психоза», назвал эту кровать Инчмейл. «Сильнейшая истерия, – процитировала сейчас Холлис на память, – депрессия, копрофагия, нечувствительность к холоду, эхолалия». Она бросила туфли в направлении открытой двери гардероба и добавила: «Вот только копрофагии не надо». Полярный психоз, он же пиблокто, он же арктическое безумие. Этноспецифическое умственное расстройство. Возможно, связанное с питанием. Конкретно с токсичностью витамина А. Инчмейл постоянно выдавал такого рода сведения, особенно в студии. Скорми Клэмми тазик витамина А, посоветовала тогда Холлис, ему не помешает.