– Меня учили, но пока не пробовала. А музыку вы написали, это правда?
– Неправда, только мимо пробегал. Как ваши дела с ансамблем?
– Вот Саша – мастер на все руки, три школьника с очень интересными голосами, и я могу играть на пианино. Это все, что удалось сделать.
– Татьяна Сергеевна, у меня еще один вопрос: вы можете подбирать ноты с голоса? Могу напеть еще две песни. Мне кто-то сказал, что в Кингисеппе есть полупрофессиональный музыкальный театр. Там по большей части мается дурью некоторое количество музыкантов. Давайте съездим, глядишь – и сманим кого-нибудь. Можем разучить несколько песен для затравки разговора.
– Ну, что ж, давайте! Все равно, надо что-то делать. Когда займемся?
– Да, хоть сейчас, – я сложил руки в приглашающий жест и слегка подобострастно наклонил корпус.
– Нет, сынок, сейчас ты пойдешь ужинать! Никуда тебя не отпущу, пока не поешь! Носишься целыми днями… – мама разворчалась не на шутку. Единственное счастье, которое ей осталось, – это смотреть, как я ем. Сейчас она никогда не ест вместе со мною. Смотрит, как это делаю я, зачастую в предплачевном состоянии.
– Татьяна Сергеевна, не могу отказать маме. Через час, вас устроит?
– Устроит, конечно. Кто ж тебе может отказать?
– Только вот не надо, пожалуйста, делать из меня диктатора.
– Ну-ну-ну, обидься еще. Ты же взрослый человек! – эта присказка прилипла ко мне намертво, и каждый встречный-поперечный старался ввернуть ее в разговор.
Через неделю ежевечерних посиделок, то есть упорных занятий, мы решили, что можем ехать. У нас есть четыре песни для фортепиано с гитарой. Я добавил еще «Траву у дома». Здесь Гагарина еще помнят, всего четыре года прошло.
Татьяна серьезно нагрузила мой голос. Так, что я разговариваю со всеми, как правило, натруженным голосом Высоцкого, а от дыхательных упражнений в глазах пуржат белые звездочки. Мне нравится: чувствуется движуха, а Татьяна млеет от моих песен. Они, действительно, оказывают сильное воздействие на умы, взращенные на «Ландышах» и песнях Утесова.
Борис Аркадьевич, мужчина средних лет, производил женственное впечатление. Розовые щечки и яркий крепдешиновый платок вокруг шеи выдавали в нем личность творческую, а робкая лысинка, спрятавшаяся за бодрым чубчиком на затылке, – национальность.
– Чем могу быть полезен, товарищи? – еще более проявляя свою национальную принадлежность, спросил он.
– Мы хотим сманить ваших музыкантов в свой вокально-инструментальный ансамбль, – вонзил я правый хук в его представления о порядочности.
– А вы, товарищи, очень веселые товарищи.
– Борис Аркадьевич, это шутка. Давайте, мы вам споем для затравки разговора. Песня авторская, родилась в недрах нашего коллектива. Так сказать, для оценки нашего творческого потенциала.
– Прошу. Что вам для этого надо?
– Пианино и акустическую гитару.
После небольшой подготовки мы с Татьяной спели на два голоса «Есть только миг».
– Неплохая затравка для разговора, – после небольшой паузы задумчиво произнес Борис Аркадьевич, – а нет ли у вас еще чего-нибудь?
– Для вас, непременно.
Я исполнил сольно «Очарована, околдована», а когда закончил, то меня пригвоздил к полу взгляд прожженного администратора, почувствовавшего запах денег.
– Ваши предложения?
– Объединить усилия.
– Что вы можете и что у вас есть?
– У меня к вам аналогичный вопрос.
– А вы, молодой человек, не слишком молоды, чтобы встревать в разговор старших? – Борис Аркадьевич показал зубки. Щас, напугал!
– В нашей паре старший я, и автор песен, кстати, тоже я! – Гоголь родился слишком рано и не увидел этой сцены, в противном случае немая сцена в «Ревизоре» была бы значительно более сочной.
– Вы? – он растеряно посмотрел на Татьяну, но та лишь подтвердила невозможное легким кивком головы. Мир совершал непонятные движения, а этого Борис Аркадьевич не любил, потому что за непонятками скрывались, как правило, неприятности. – Сколько же вам лет, молодой человек?
– Семь, с вашего позволения.
– И вы, не имея никакого опыта общения с женщинами… нет не так… не имея даже физической возможности этот опыт заиметь, написали сагу о любви к Прекрасной Даме?
– У меня хорошее воображение, к тому же эту сагу написал Николай Заболоцкий своей жене, которая ушла от него, – стал выкарабкиваться на первый план Малой.
– Непостижимо…
– Согласен, это одна из двух непостижимых вещей: космос и психика. Моя психика загадочна даже для меня.
Читать дальше