Василий Ворон - Приют пилигрима

Перехватив поудобнее сползший с плеча ремень этюдника, Ефимов поднялся по ступеням парадного входа, над которым витиевато нависало: «пансионат „Приют пилигрима”» и толкнул дверь. В пустынном просторном холле, где в углу на диване кто-то сидел, уставившись в книгу, он сгрудил прямо на пол неуклюжий этюдник, кофр с аппаратурой и сумку со всякой одёжной всячиной, и подошёл к стойке администратора, чтобы зарегистрироваться. Ему понравилось отсутствие назойливых коридорных служащих, норовящих схватить вещи и тащить куда угодно по первому требованию, а потом скромно, но неотвязно ожидающих мзды за свои услуги.

Ефимов попросил у девушки в форменной одежде за стойкой поселить его в номере с видом на монастырь, ответил на ряд скучных формальных вопросов, где-то расписался и, получив ключи, направился к оставленным вещам. Тут-то как раз и появился вялый парень, одетый, как и подобает коридорным, и молча подхватил кофр.

– Возьмите что-нибудь другое, – сердито сказал Ефимов, отбирая у парня кофр, и направился к лифту, злорадно слушая, как за спиной раздаётся пыхтение и стук острых углов этюдника по чужим коленям.

Едва очутившись в номере, Ефимов прошёл сразу к окну и отдёрнул шторы. На холме в ответ блеснули купола монастыря. Ефимов довольно хмыкнул и только тогда осмотрелся.

Незаметно потирая ушибленное бедро, коридорный получил трудно доставшиеся чаевые и, наконец, исчез. Ефимов облегчённо вздохнул и занялся распаковкой вещей.

Всё началось с того, что в восьмом классе родители купили Ефимову фотоаппарат «Смена». Уже в девятом классе школьная стенгазета была немыслима без его фотографий. Если раньше лист ватмана, висящий на стене рядом с учительской, привлекал к себе только злых осенних мух, то с участием Ефимова каждый новый её выпуск становился маленьким событием.

На каждой перемене у стенгазеты с бесхитростным названием «Школьный звонок» толпился народ. Сначала, по праву старших, её тщательно исследовали долговязые старшеклассники, и уже после них толпа каждый раз становилась ниже ростом, останавливая своё падение на первоклашках. Когда звонок разгонял всех потенциальных читателей по классам, их место у стенгазеты занимали свободные от занятий учителя. Скучную официальную информацию, размещённую в левом верхнем углу, никто не читал (даже учителя), взгляды всех приковывались к снимкам.

Сбор металлолома: долговязый Костик по кличке Самосвал глубокомысленно разглядывает ржавый радиатор отопления, прикидывая, кому из одноклассников его доставка окажется по плечу; мелюзга из четвёртого «Б» тащит, облепив, словно муравьи, какую-то чудовищную железную кровать с витыми блестящими прутьями на спинке (на которой, вероятно, зачали не одно поколение); на вершине «медной горы», ощетинившейся торчащими в разные стороны трубами и проволокой, стоит с победным видом физкультурник Виктор Дмитриевич в своём спортивном костюме и свистком на шее. Комсомольское собрание: грозный комсорг Алексей Спектор убедительно вещает что-то собравшимся, аккуратно подглядывая в бумажку; староста девятого «А» Светка Смагина, близоруко щурясь у карты мира, проводит короткую политинформацию о ситуации на Ближнем Востоке, тыча изящным пальчиком в район Амазонки; комсомолец-обормот Зацепа угрюмо смотрит в пол, не желая отчитываться о причинах своего отставания по всем предметам (кроме физкультуры); завуч Ирина Альбертовна гневно обличает ответственных за моральный облик Зацепы добродушных двойняшек Вову и Славу, потрясая гигантским деревянным транспортиром; грозный комсорг Спектор гомерически хохочет, откинувшись на спинку стула и неловко загораживаясь газетой «Правда» (снимок быстро исчезает со своего места и через перемену белый прямоугольник со следами клея героически закрывает открытка «Да здравствует Первое мая!»)

Вся бурная школьная жизнь во всём своём многообразии: приезд шефов, приём в пионеры, самодеятельный кукольный театр для малышни и так далее, с неизменным коронным «последним кадром» в правом нижнем углу – самый весёлый снимок за неделю, традиционно наклеенный неровно. Все снимки Ефимов печатал в нескольких экземплярах, чтобы главные герои не портили газету, отдирая фотографии «на память».

До появления в стенгазете Ефимова, фотографий там не было совсем; лишь изредка унылая редколлегия во главе с очкариком Андрейкой изображала совместными усилиями нечто нелепое, привлекая к данному артефакту ещё больше мух. С приходом Ефимова из прежнего состава редколлегии остался один Андрейка, он-то и крапал по заданию Ирины Альбертовны листки с официальной информацией. Поначалу Ефимов ещё и рисовал (и довольно неплохо) и писал короткие статейки на тему школьной жизни, постепенно замещая всё это фотографиями собственного производства. Так стенгазета превратилась в одну большую еженедельную иллюстрацию. По сути, вся газета теперь держалась исключительно на Ефимове: он писал её название и самостоятельно придумывал остроумные подписи к своим снимкам.