Евгений Сивков: Чувства

– Прекрасно! Нам это подходит.

– А зачем вы рассказали нашему подопечному про «пузырьки » и рабов? – Маргарита Терентьевна наконец-то решилась задать боссу мучивший её вопрос. – Это же прямой намёк на его безвольное существование!

– Не просто намёк, это – знак.

– Тем более, Игорь Александрович.

– Дело в том, дражайшая Маргарита Терентьевна, что знаки – это ещё не всё. Чтобы воспользоваться ими, нужно уметь считывать информацию. Но, как видите, наш Серёга подобным талантом не наделён.

– Да, этот несчастный подкаблучник, даже глазом не моргнув, пропустил мимо ушей ценнейшую для него информацию. А ведь легко мог избежать своей жалкой участи, услышь он и используй этот знак.

– Вот именно. Вы только задумайтесь, насколько неожиданный поворот могла бы приобрести наша история, не будь Сергей таким зашоренным тугодумом?

– Согласна, но это уже не по рецепту.

– Возможно, но так было бы намного интереснее. По книгам готовят только дилетанты. Настоящие повара всегда добавляют в блюдо что-нибудь от себя. Это и есть чистое искусство кулинара.

Игорь Александрович минутку помолчал, пребывая в приятной задумчивости.

– Что ж, следующая отсечка – через год в хроносегменте номер одиннадцать.

– То есть через восемнадцать минут режима номер четыре? Может быть, слегка увеличить скорость?

– Я думаю, не стоит ускорять приготовление блюда. Нас ведь никто не торопит. Лучше, будьте так любезны, проанализируйте варианты организации карьеры подопечного после окончания университета.

Игорь Александрович занял своё излюбленное место у окна с традиционной кружкой кофе в руке: пятка – носок, носок – пятка. А Маргарита Терентьевна приступила к заданию.

Артемий Николаевич был очень доволен. Судьба наконец-то повернулась к нему лицом. Но в то же время он был весьма встревожен – не слишком ли резко меняется его жизнь к лучшему?

Поводом для душевных терзаний Артемия Николаевича стал неожиданный телефонный звонок. Утром, собираясь на работу, он как обычно минут пятнадцать посвящал сооружению настоящего виндзорского узла на одном из своих восьмидесяти пяти галстуков. Друзья, родственники и коллеги, зная пристрастие господина инженера (так в шутку иногда называл себя Артемий Николаевич) к этому мужскому аксессуару, везли ему галстуки со всех концов света. Сегодня выбор пал на узкий жёлтый галстук в крупный синий горох. Коллега привёз его из командировки в Сингапур, он уверял, что галстук изготовлен из самого лучшего натурального малайзийского шёлка. Настойчивая мелодия телефонного вызова прервала кропотливую работу над приданием шёлковому чуду надлежащей конфигурации.

– Здорово, Артемон! – проорала трубка. – Как дела-делишки, как жена-детишки?

Артемий Николаевич с ужасом уставился на мобильник, отодвинув его от уха.

– И тебе того же по тому же месту тем же концом, Бабонька.

Господин инженер уже много лет не слышал этого сипловатого баса, не морщился от незатейливых простонародных скороговорок. Звонил его старинный знакомый Лёха Панарин по прозвищу Бабонька. Погоняло этот одутловатый, рано полысевший тогда ещё молодой человек получил за свою привычку предварять многочисленные публичные выступления в жанре клоунады похлопываниями ладонями по пухлым ляжкам с неизменной дурашливой присказкой: «Ой, что вам щас расскажу, бабоньки, вы просто одеколоном на крепдешин шпарить будете!»

– Чем обязан? – холодно поинтересовался Артемий Николаевич.

Он недолюбливал Бабоньку по двум причинам. Во-первых, тот постоянно коверкал его имя. То Артюха, то Тёма-и-жучка, то, как сегодня, Артемон. Между тем господин инженер с ранних лет требовал, чтобы его называли только полным именем в правильной транскрипции: Артемий. Не Артём и уж тем более не Артемон. Но Бабоньке на это было плевать: «На могильной плите мы тебе Артемия напишем. А пока жив – извиняй!»

Второй причиной стало постоянное паразитирование Бабоньки: он беспардонно списывал у «другана Артемона» все пять лет обучения на инженерном факультете солидного столичного вуза. И при этом громогласно сообщал всем и каждому, что Артюха по гроб жизни, по самое не хочу, до помидор над коленками обязан ему, Бабоньке, тем, что не помер с голоду, не иссохся от жажды. Артемий, выходец из скромной деревенской семьи, действительно не роскошествовал в студенческие времена. Экономил на еде и одежде. Не курил, практически не пил, с девушками не гулял. Все силы отдавал учёбе. И поэтому не мог пересилить себя и отказаться от похода в пивную за счёт Бабоньки. Тому начальственный папаша отваливал такое ежемесячное содержание, что сынок вполне мог позволить себе рестораны и самых настоящих бабонек. Приглашения Артемию следовали не чаще чем раз в два месяца, зато рассказы об этих походах Бабонька скармливал студенческим компаниям регулярно.