Марат Гумиров - Рождественский даритель

Ну, вот и все. Осталось закрыть кабинет, сдать ключи охраннику, расписавшись в трех журналах приема-сдачи и ехать домой.

Почему нужно расписываться именно три раза, а не пять или скажем семь, я так и не сумел понять. Даже проработав в конторе уже три года.

Пожилой охранник по фамилии Башмаков, или как мы его за глаза называем – Башмак, читал за своей конторкой очередной “желтый” фолиант, напечатанный на плохой бумаге, но поражавший количеством страниц. Башмак был возбужден – состояние для него непривычное.

—Дед Мороз-то существует! Во! – провозгласил он, подняв ко мне от газеты раскрасневшееся лицо. – Нашли место, где у него дом-то. Теперь прочешут это место солдатами в цепь и … Во!

Видимо, настолько дядька был переполнен прочитанным, что не в силах был найти подходящие по смыслу выражения в своем скудном гарнизонном словаре.

—Ага, Сергеич. Йети же нашли. – усмехнувшись, я подвинул к себе журнал и начал нудный ритуал подписывания. – очередь теперь за ним. Давно пора.

– За кем? – изумленно вскинул на меня светлые глаза охранник.

Сознавая бесполезность дальнейших объяснений, я сбросил ключ на конторку и пошел к выходу, бросив лениво-добродушно:

–Эх, Сергеич… Такой большой, а все в дедовморозов веришь.

Вечер был тихий, мороз крепчал с каждой минутой. Снег громко и охотно скрипел под подошвами ботинок.

Весь день меня мучило беспокойство —заведется ли вечером моя старенькая «ласточка». Машинка потрепанная. Человек я небогатый и купил ее не новой, а с рук хоть и заботливого, но активного автомобилиста. И вот уже третью зиму мне приходилось подолгу прогревать мотор. А уж аккумулятор я каждый зимний вечер отсоединял и утаскивал в дом, для подзарядки и утром приходилось присоединять его вновь.

Сегодня работы было много, и «ласточка» сиротливо простояла во дворе, лишенная свиданий со мной. Так и есть! Застывший мотор ожил только после третьей попытки его завести. Я откинулся на спинку сиденье, с тоской думая о безотказных и незамерзающих “японках”, пока машина приходила в себя. Да что там “японки”! Хоть бы резину новую на холода прикупить, а то так и езжу на летней.

Ну что ж, пора и трогаться. Как – никак вечер перед рождеством, сочельник, а я бессовестно задержался сегодня.

Ехать мне до дому недолго, да и дорога загородная, спокойная. Опять же – сочельник, на дороге почти никого.

Машина шла ровно, прогретый мотор мерно и убаюкивающе урчал. За стеклом мелькали идеальные зимние виды— сугробы, окутанные снегом деревья. В темноте уютно и сдержанно светились окошки домов, а кое-где даже мигали огоньки, вывешенные на елях во двориках.

Поддавшись этой зимней пасторали, я вытянул из бардачка диск и втолкнул его в черную щелочку магнитолы. Я на этот диск записал рождественские песни. Собирал их по принципу – чем старее запись, тем лучше. Только такие и могут погрузить в зимнее волшебство! А все новые перепевы и стенания – просто фальшь!

Под бархатные звуки голоса Бинга Кросби, мечтающего о белом-белом рождестве, я въехал в лес… По обеим сторонам асфальта выросли стеной великаны—сосны, одетые в таинственные снежные наряды. Свет передних фар выхватывал из тьмы высокие силуэты елей, торжественно замерших в предвкушении волшебной ночи… И ни единой души на всем шоссе.

Даже не по себе стало. Но не то, чтобы страшно, но такое волнение, от которого дышать стараешься тише и реже. Точь-в-точь, как в детстве. Когда зимой, ночью, выбравшись украдкой из теплой постели, я крадучись чтобы никого не разбудить пробирался в комнату, где стояла украшенная старинными игрушками и ватой живая елка.

И вот тогда, в детском воображении игрушки оживали ночью, а вата под елкой и на ее ветках начинала блестеть, как настоящий снег. Так же, как и проносившиеся сейчас за стеклом машины ее собратья, ель была в торжественном карауле. Охраняла праздники…