Сергей Нечипоренко - Прогулки Алисы

Глава 3

Детская считалка не давала уснуть. Стоило только забыться, рядом появлялся маленький ребёнок, садился на корточки и тихонько, нараспев, начинал шептать: «Раз, два… Раз, два – забо-лела го-ло-ва …». Снова и снова Леся поднимала тяжёлые веки, но так и не могла увидеть где находится. Лежала и тихо смотрела в темноту. Голова, в самом деле, начинала болеть – тяжело, омерзительно, с меланхоличным, противным свистом в ушах. Единственная возможность уйти от мучительной пытки – провалиться в сон, утонуть, погрузиться в него как можно глубже. Но назойливая считалка не позволяла. Очередная попытка уснуть и – о, чудо – на этот раз адский ребенок не появился. Наконец-то наступило долгожданное облегчение – боль постепенно стихла, мягко отпустила из стальных тисков, ещё мгновение – и вовсе пропала. А затем пустая черная мгла внутри рассеялась: просветлело всё, открылось небо и в зыбком мареве проступили деревья, трава и выложенная из камней тропинка. Появился домик неподалёку, в нём горел свет, мама хлопотала на кухне… «Ой, я дома!» – затеплилась мысль. И снова голос запел: раз, два, три, четыре – я живу в зеркальном мире! Раз!

Впереди, дальше по тропинке, среди ветвей бурьяна и витого плюща, со скрипом открылась дверь дощатого сарая.

«Два, три, четыре… Пять! Я иду тебя искать!» – считалка слышалась оттуда. В тёмном прямоугольном проёме что-то блеснуло, как будто солнечный луч отскочил от стёкла.

Детское любопытство сильнее страха – мягко толкнуло в спину, сочно хрустнуло под подошвами сапог каменной крошкой и ноги перешагнули через нетёсанный порог. В глубине сарая, в зеркале, высотой со взрослого человека, отразилась курносая девочка с тоненькими косичками.

«Ой! Что же это такое? Это же я! Снова маленькая? Ух, ты! Здорово!». В отражении девочка улыбнулась. Затем звонко засмеялась, закружилась, корчила рожицы, кривлялась так, что даже чуть не упала, но удержалась.Послышался шорох, а может кто-то по доске коготками привёл.

– Что это? Птичка на крыше? – Девочка в зеркале не улыбалась. Просто смотрела. Молча. – Ой, а как это? Я говорю, а в отражении нет. А что с моими руками, почему они грязные? А в зеркале? – Под рукавом стало щекотно и на испачканную глиной ладонь выполз чёрный паук. – Ай, ай, ай! Нет, пошел прочь!

Леся вздрогнула, и очнулась от собственного крика. Сон исчез. Как будто перед самым носом захлопнули книгу с цветными картинками: свет сквозь доски, тропинка, домик, мама – всё в один миг проглотила ночь. А боль – она вернулась и бездушной тварью, начала вгрызаться тупыми зубами в кожу, мышцы, кости. Укрытое какой-то тряпкой, тяжелое тело прошиб озноб. Затрясло. В памяти грязными кляксами стали всплывать фрагменты событий, случившихся накануне и мир, похожий на витраж, через который светило солнце, осыпался цветными осколками…

«Мамочки! Нет, это не могло случиться со мной! Как же так, за что?» – сухие губы еле шевелились. Пальцы вцепились в порванный лён, запахивая грудь. По щекам потекли слезы. С трудом повернулась на бок, сомкнула бедра. Особенно, нестерпимо остро болело между, будто внутри ковырялись ножом. Она не выдержала и зарыдала в голос.

Ууу-ууу, ветер протяжно завыл над хрупкой фигурой, ууу-ууу… Как будто хотел успокоить своей заунывной песней. Леся закуталась в тонкое одеяльце, свернулась в комок, поджав колени, и вскоре притихла. Лежала и слушала, слушала, слушала невидимого солиста. Постепенно на смену слезам и душевной горечи пришла глубокая, бесцветно-тоскливая пустота – ничто. И неизвестно сколь долго длилась бы эта унылая вечность, но тут проступили в кромешной тьме смутные силуэты: один, два, потом больше и вот уже десятки странных и страшных существ неспешно создали круг. Они молча стояли и угрюмо раскачивались, как в ритуальном танце. Постепенно глаза привыкли и стало понятно, что это качается, гулко шумит вокруг и вздыхает лес.

Время от времени, сквозь завывания ветра и шелест листьев стал пробиваться ещё один звук – едва различимый, похожий на голос, точно кричал кто-то: появится – пропадёт, послышится и исчезнет.

«Собаки лают. – Тихая догадка зажгла надежду. – Домой… Надо домой… Мама».

С трудом – через боль и тяжесть – но встать удалось. Тело не слушалось, его качало, будто ноги стояли не на земле, а на палубе коробля; голова кружилась, и всё же, потребность жить и вернуться вдохнули сил, потянули сквозь сумрак, почти вслепую – по кочкам, колючкам, торчащим корням, – вперёд туда, откуда, казалось, слышался лай собак.