Галина Манукян - Дикторат. Эффект молнии. Часть 1

Судя по надвигающемуся шуму, так Бас меня и послушал… Предатель сопливый!

Меня колотило от страха и возмущения. Я задёрнула шторку в своем углу и ступила в давно не видевший воды железный таз с отколотыми краями. Сбросила одежду, чувствуя, что странное покалывание разошлось из ладоней по всему телу. Оно увеличивалось, словно по коже кто-то щёткой водил. Духи, что за напасть такая?!

Я отбросила назад неприятно коснувшиеся голой груди волосы и, затаив дыхание, вылила на себя целый ковш горячей воды. Тотчас моё тело, пронизанное ломаными световыми разрядами, затряслось и скрутило. В ушах затрещало, перед глазами посыпались искры, сердце в груди больно сжалось, и я рухнула на пол.

Я очнулась среди криков и суеты. Братья, воины, соседи окружили меня. Все, как один, в заскорузлом от пота и пыли тряпье и обносках. Кто-то жреца кликал, кто-то к духам взывал, размахивая руками и тряся дредами, кто-то из женщин вопил: «Прóклятая, она проклятая», оттягивая к себе чумазых ребятишек. Отец расставил худые жилистые руки, пытаясь прикрыть мою наготу. Бубнил, прогоняя зевак. Только его никто не слушал. Степняки продолжали шуметь и таращиться. Мама придерживала мне голову, испуганно заглядывая в глаза. Бас шикал на мелких братьев и щупал мою ногу с опаской – не померла ли.

А я лежала на полу, распластанная и едва живая. Во рту был такой привкус, словно железяку лизала, в ушах звон, в груди хрип.

Скоро явился управ, хмурый, как туча, и жрец Акху. Только ему удалось разогнать глазеющих, сказав зловещим шёпотом пару фраз. Он начал ходить по кругу и смотреть в упор то одному, то другому, любопытных мигом смело. Акху наклонился надо мной, пощупал шею, руку. Покачал головой и сказал: «Торопитесь» и еще что-то, явно нехорошее. И родители заторопились. Одели меня быстро, посадили на единственного своего псидопса. Отец пробормотал сипло: «Так суждено тебе, дочка. Духи велели», и глаза отвел. А маму в последний момент жалко стало: её серое лицо страдальчески вытянулось, нижняя губа затряслась, будто не меня, а её глоссам продают. Охала опять же беззвучно. И я не выдержала, сказала так, чтобы только она услышала: «На тридцать втором, в проломе еще вода есть. В большой бутылке…».

Солнце жгло сквозь штаны и длинную вязаную фуфайку. Казалось, будто и платка поверх головы не было, потому как белые лучи били в самое темечко. Я бы сбежала, но куда мне: слабость дурацкая, даже на псидопсе еле сижу. Никак не получалось не думать о том, что вот-вот могу окочуриться. А ведь могу, – нутром чуяла. Наверное, потому и Акху ничего делать не стал, хотя всегда, если с кем болезнь случалась, порошок давал, иголкой тыкал. Или проданным помогать не положено?..

Я склонила голову, борясь с тошнотой. Видеть наши просторы, окаймленные горами, было невмоготу. Это раньше я любила забраться повыше, во-он на ту скалу, раскинуть руки и птицей себя представлять, которая куда хочет, туда и летит. Без всяких границ и правил. Хорошо там было, на верхотуре, свободно… Эх, какая же я глупая была! Тоже мне птица, полудохлый воробей на зажарку.

И вдруг сквозь зной меня дрожью пробило: рассказы Шески вспомнились. Лучше бы упасть замертво прямо тут. Но почему так жить хочется?! Просто отчаянно!

Скалы сменились невысокими холмами, подёрнутыми выжженной солнцем травой. Ветер развевал концы моего платка, сшитого из лоскутов, запутывал их в длинной шерсти псидопса. Вдали показались кусты и деревья, поначалу редкие, затем растущие плотной стеной, – лес, который я никогда не видела. И, значит, мы приблизились к территории глоссов. Мои поджилки затряслись ещё сильнее. В ладонях опять закололо, пальцы мучительно сжались. Духи, не хочу биться в искрах опять!

Я качнулась и закусила губу. Голова кружилась. По ладоням и кончикам пальцев нет-нет, да пробегали искристые колючки. Я ухватилась покрепче за кудлатую шерсть псидопса, боясь упасть. Говорят, у прошлых людей псидопсов не было, бегали повсюду маленькие смешные псы, которые только и делали, что лаяли. Врут люди и не краснеют. Наш псидопс как гавкнет, так уши у всех заложит. Только делает он это реже редкого. Может, от того, что под густой свалянной шерстью, которая местами свисает, будто старухины космы, одни кожа да кости. У нас обычно толком объедков не остается, а псидопсам для мощи много надо.

Я услышала, как Саро и Мага, воины, что нас сопровождали, перешёптывались:

– А вдруг за эту странную Лиску воды не дадут?