Роман Уроборос - Машины времени в зеркале войны миров

ИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииии вот принес.

Он принес в высоких стаканах, полных до краев, какую-то странную жидкость. Пахла она (сейчас понюхаю) очень странно, и я не удивлюсь, если она вообще никак не пахла. Стаканы были опустошены нами очень быстро. Я подумал, что если я почувствую, что он меня отравил, и я точно буду знать, что скоро умру, то я разряжу в него всю обойму из своего табельного ТТ.

Отмотаем чуть-чуть назад. ИИИИИИИИиииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииии.

На самом деле он принес какие-то таблетки и два стакана воды. Как я понял, кастрюли там всякие, его рассказ, что он что-то там варил – это как обычно была его наёбка или розыгрыш, как он любил говорить. Мы выпили таблетки и быстро запили их водой. Я подумал, что если я почувствую, что он меня отравил, и я точно буду знать, что скоро умру, то я разряжу в него всю обойму из своего табельного ТТ.

– Ну вот хули ты всего ссышь? И самое смешное, что больше всего ты ссышь за то, чего вообще на самом деле не существует. За свою жизнь, так называемую. Жизни не существует и смерти не существует. Ты разве еще не понял этого, балбес?

– Кто это вообще со мной разговаривает? Откуда идет голос? Почему я тебя не вижу?

– Я далеко нахожусь. Тебе меня не увидеть. Разговариваю я с тобой телепатически. Поэтому мой голос идет прямо из ниоткуда в твой мозг. Улавливаешь?

– Это все ******** (замарано цензурой), которую я только-что употребил, я понял. А где этот дегенерат, который уговорил меня употреблять наркотики?

– Его нет и никогда не было. Не было лондонской квартиры, не было соседа итальянца, который снимает квартиру этажом ниже. Это все ты, ты и ты.

– Я понял. Эта хуйня, ******** (зачеркнуто цензурой) … в ней, короче, очень много этого вещества… как оно называется… вспомнил… телепатин…

– Ну и?

– Вот оно и позволяет мне улавливать чужие мысли. Какие чужие мысли? Ты вообще, как можешь отличить чужие мысли от своих? По каким критериям? Ну, мои мысли, это – мои мысли. Я повторяю их своим голосом, про себя, то есть мысленно. А чужие мысли, они визжат чужими голосами, их просто отличить. А сейчас, как ты отличаешь свои мысли от чужих? Сейчас все мысли повторяются твоим голосом. Как ты отличаешь свои мысли от чужих? Ну… ну… не знаю. Я говорю умные вещи. А чужие мысли говорят хуйню какую-то. По-моему, сейчас хуйню говоришь ты. И как все это понимать? Знаешь, мне кажется, я запутался, мне кажется, нам пора сделать паузу в разговоре. Посидеть в тишине и погрузиться в собственные ощущения. Давай помолчим, а? Помолчим? Ты думаешь ******** (замарано цензурой) тебя так быстро отпустит? Да у тебя сейчас в голове, некто в три голоса будет пиздеть, не переставая. Я уши заткну. Заткни, заткни. А я тебе прочитаю пока одну поучительную историю.

Жизнь с высоты птичьего полета.

Они встретились случайно совершенно на одном из сентябрьских балов, который давал в своем московском доме князь, скажем, Трубецкой. Было это в середине 19 века. Живых свидетелей к настоящему времени не осталось, приглашения на бал, написанные, кстати, на превосходной бумаге каллиграфическим почерком, истлели в пыль. Книгу, в которую записывались все приходящие гости, если она вообще существовала, постигла та же участь. Поэтому автор и позволил употребить это слово – «скажем». Но история эта абсолютно правдивая, за это автор совершенно ручается, потому что красивая очень история.

Она была француженкой, и звали ее Мари. Однако, что она делает здесь в Москве, она, наверное, и сама бы нам не сказала. Красивая, как богиня стерва, объявилась на балу внезапно, испепелив синими глазами всех собравшихся мужчин. Качнув копной черных, как смерть волос и поджав, красные же, как смерть пухлые детские губы, она гордо несла свой курносый носик в самый дальний конец зала. Заверяю вас, дорогой читатель, что грудь, ноги и плоский как у юноши живот… Да в придачу ко всему пупок… Вообще, любой мужчина, которому посчастливилось увидеть это воочию, надолго лишался дара речи. Иногда на всю жизнь.

А в самом дальнем углу зала стоял невзрачнейший человечек, князь Михаил Аркадьевич Вавилов, который даже сам до сих пор не понимал, каким же образом он оказался на этом балу, где у него решительно ни одного знакомого не было. Он практически ежеминутно доставал из кармана платок и вытирал от пота абсолютно лысую голову, иногда он в этот платок сморкался. Нос-картошка, лысая голова и водянистые глаза – вот, пожалуй, и все, что нужно знать читателю о внешности Михаила Аркадьевича. Да, он был на самом деле еще довольно-таки полным мужчиной, потому что любил на ночь поесть потрошков или пирожков с мясом или борща на худой конец. Князь мысленно считал до двух тысяч пятисот, ведь он твердо решил: как только досчитает, сразу же раскланяется с хозяевами, сядет в экипаж и поедет в гостиницу.