Емельян Марков - Астра

Вошла Юля. Она свободно тут появлялась на правах без пяти минут жены Степы. Дома больше не было никого.

– Что ты тут делаешь? – подступила она. – Любишь рыбок?

– Люблю.

– А еще что ты любишь?

– Кроме рыбок? – Рома смущенно улыбнулся. – Еще люблю женщин и портвейн.

– Да ты что? – обрадовалась, как подарку, Юля. – Когда ты успел это полюбить? В детском саду?

– Портвейн – недавно. А женщин – да, в детском саду.

– Ты любил своих воспитательниц?

– Я не то чтобы их любил. Я их не любил. Я их хотел.

– А что ты хотел? Ты же ничего не знал. И сейчас, наверное, не знаешь ничего.

– А что я должен знать?

– То есть ты действительно не знаешь?

– Нет. Ты мне покажешь?

– Что?

– Что-нибудь. Я ведь ничего не знаю.

– Похоже, ты знаешь больше, чем нужно.

– Ты рыбок когда-нибудь кормила?

– Нет, не приходилось. Мой отец по мясу, а не по рыбе, по рыбе другое ведомство.

– Давай я тебе покажу, как кормить рыбок, – предложил Рома простодушно.

Когда Степан вернулся домой, его брат Роман крепко и кротко спал на груди у Юли.

– Как ты тихо вошел, – глянула на него зелеными еловыми глазами Юля. – Впрочем, хорошо, ты не разбудил младшего брата. Видишь, как он сладко спит?

– За что? – спросил Степа.

– Ты же хотел невесомости. Это и есть невесомость. Чувствуешь? Я думала, ты меня хочешь. Оказалось, тебе нужна от меня невесомость. А брат твой просто захотел меня, как игрушку. Я и дала ему игрушку.

Юля выбралась из-под головы Ромы. Тот продолжал спать действительно как дитя. Бесстрашно Юля прошла мимо Степана и исчезла, как показалось, навсегда.

После случившегося Степа схватился за учебу в летном училище и через пять лет был уже в космосе.

Юля привыкла по отцовой прикладной кровавой философии перерубать необратимо. Но разъярили Юлю необратимо не так мечты Степы о невесомости. Ее развернуло преступно высокомерие его сестры Марины. Та сразу не приняла Юлю на дух.

– Мясо любишь? – спросила она брата.

– Да, с капустой, – ответил Степан.

– Она не с капустой, она тебя сырое мясо заставит есть, с кровью.

– Не выдумывай.

– Выдумщица не я, выдумщик ты. А выдуманная жизнь чревата кровью и сырым мясом. Как великий выдумщик, ты и подобрал себе девушку со скотобойни. Только смотри, и всю жизнь себе дальнейшую не выдумай. А то обнаружишь себя на скотобойне в роли закланного животного. Я вижу ее задор в глазах, я примечаю ее широкую ладонь.

– Не выдумывай, у нее небольшая рука. – Степан глядел исподлобья твердо и светло.

– Руки небольшие, а ладони широкие, плоские. Надо искать невесту с глубокой ладонью, чтобы и на паперть вместо тебя могла пойти. А такие, как Юля, рубят верно и наотмашь.

И всё это при самой Юле. Под видом компанейского шаловливого трепа.

– Мой отец был мясником в своей романтической юности, – твердо ответила Юля. – Да, копейку в мах тупицей разрубал. Но теперь он большой человек, сам туши не разделывает. И я уже не дочь мясника из гастронома, а дочь большого человека, и мясо сама рублю просто для наслаждения, а не на развес. Вам бы я посоветовала не кичиться своим космосом, до которого семь верст и всё лесом и в котором к тому же побывали не вы, а только ваш папа. Не кичиться, а держаться нас, людей серьезных. За нами скорое будущее. Мы возьмем всё.

– А за нами вечность! – закричала ожесточенно Марина.

Юля только плавно усмехнулась.

Старший Чашников, Иван Степанович, тоже посматривал на Юлю как бы издалека, говорил с ней вкрадчиво и прохладно на «вы»:

– Ваш отец – ранимая душа. Он пишет трогательные стихи о звездах, у него душа доверчивая, как незабудка. Разве можно идти со стихами о звездах к космонавту? Мы, космонавты, подопытные животные, от Белки и Стрелки мало чем отличаемся. У нас своя, собачья, лирика, а не звездная. Я посоветовал ему обратиться в Союз писателей. У них там да, звездная лирика. Их воображению миры подвластны, созвездия и черные дыры! А мы что? Боимся на лишний шаг отлететь от Земли, как пуповиной к ней приросли.

И всё под видом полного согласия на брак. Почему такое презрение? Ведь отец им мясные деликатесы прямо из цеха присылает сумками! Потому Юля отомстила, потому разрушила весь балаган.

Появление Астры Степан понял как свободу от Юли, от проклятия ее присутствия, хоть она где. Началась тогда так называемая бронзовая осень. Так ту осень обозначали сами Степан и Астра. Бронзовая осень стояла везде, и в Москве, и в Горбылях, она стояла в тополях и там и там. Она не закончилась и в декабре. Снег не выпадал, словно завис высоко в небе, как поднятый белый занавес.