Ч. Флетчер - Мальчик и его собака перед концом света

«Где Джесс?» – спросил я.

«Кто?» – переспросил Брэнд.

«Моя собака, – ответил я. – Собака, которую ты украл».

«Джесс», – повторил Брэнд. Он откинулся на спинку стула и с легкой улыбкой почесал Сагу за ушами, награждая ее за то, что она вынудила меня говорить.

«Я не знал ее прежнего имени, – сказал он. – Я собирался назвать ее Фреей».

«Что ты сделал с ней?» – спросил я.

«Ей не хватает дисциплины, – заявил Брэнд. – Она укусила Сагу».

Умница, Джесс , подумал я.

«Я запер ее в сарае, – сказал Брэнд, посмотрев в темноту. – Там мало места, жесткая земля, нет еды. Надеюсь, утром она будет вести себя лучше, а не то останется голодной».

Это стало огромным облегчением. Оно накрыло меня, словно горячая вода, смывая все мысли о ее одинокой смерти в море.

Когда-то это место было святым, сказал Брэнд, оглядевшись. Этот стол был алтарем. Сюда люди приносили свои жертвы и всякое такое. Рядом с сараем есть металлический щит с текстами. Они все объясняют. Если ты умеешь читать. Не только церковь. Весь остров.

Мне не хотелось его слушать. Особенно теперь, когда он говорил так легко и дружелюбно, словно никогда не угрожал отрезать мне язык.

«Просто верни мою собаку», – сказал я.

«Мояона», – буркнул Брэнд.

«Нет, – возразил я. – Ты украл ее».

Он посмотрел на меня странно. А потом ухмыльнулся, запрокинул голову и издал короткий смешок.

«Нет, – сказал он. – Это название острова».

Он ухмыльнулся еще шире и произнес по слогам:

«АЙ-О-НА. Айона, а не «мояона».

Потом его глаза вновь стали холодными и серьезными.

«Хотя, конечно, она моя. Ты просто должен привыкнуть к этому», – сказал он.

«Я хочу вернуть свою собаку, – произнес я. – Ты украл ее».

«Ты все время повторяешь слово “украл”», – ответил Брэнд.

«Да, – сказал я. – Ты вор».

Теперь, когда я описываю произошедшее в том далеком месте у костра, мне кажется, что я вел себя храбро. Это не так. Я был зол, напуган и чувствовал себя очень уязвимым со связанными руками. Я мог защищаться лишь словами.

«Значит, вор, – повторил Брэнд таким голосом, словно никогда не слышал этого слова раньше. – Вор звучит плохо».

«Мне все равно, – ответил я. – Верни мне мою собаку. И рыбу. И куртку моего отца».

Брэнд с улыбкой посмотрел на желтый дождевик.

«Хорошая куртка, – сказал он. – Но она моя. Я получил ее в обмен. Собака была твоей, но стала моей».

«Это не так», – возразил я.

«Откуда тебе знать? – спросил Брэнд. – Ты ведь все время спал».

Его взгляд был спокойным. Открытым, ровным. В нем не было обвинения. Только немного разочарования.

«Эх, Гриз, – сказал он. – Я думал, мы друзья. Твой отец понимает природу предложения. В торговле нет места симпатии. Он действительно хотел ту запчасть для ветряного генератора. Пока ты спал, мы обо всем договорились».

На мгновенье теплая улыбка и мягкие слова заставили меня усомниться. Вдруг я ушел, и никто не успел сказать мне, что я неправ? Вдруг я не заметил преобразователь, лежавший на берегу? Вдруг всем было слишком плохо, чтобы рассказать мне правду?

«Лжец, – заявил я. – Вор и лжец».

«Эх, Гриз, – повторил Брэнд. – Ты понимаешь, что такие слова могут отравить дружбу?»

«Я знаю, что ты лжешь, потому что, если бы вы договорились, ты бы не сбежал в страхе и не спрашивал бы теперь, придет ли моя семья на подмогу, – ответил я. – Честный человек так бы не поступил».

На этот раз Брэнд не улыбнулся.

«Что ж, – сказал он. – Хорошо. Никому не нравится, когда о нем плохо думают».

«Они идут, – добавил я. – Совсем близко. Лучше тебе отпустить меня».

Брэнд покачал головой.

«Теперь здесь два лжеца, – сказал он. – А ведь мы в церкви. Теперь яда в два раза больше, ты так не думаешь?»

Я не ответил. Слова, бурлившие в моей голове, казались слишком бессмысленными, чтобы произносить их вслух. Брэнд выпрямился и подтолкнул ножку стула поглубже в костер.

«Ты ведь знаешь, что люди отравили собак, – сказал он. – В самом конце. Дали им что-то жестокое и опасное. Вот почему их больше нет. Вот почему они стали редкостью».

Я молчал. Брэнд не любил тишину. Если у него и была слабость – а я по-прежнему не знаю, можно ли считать это слабостью, – так это то, что ему не нравилось молчание собеседника. Он любил поговорить. Ему нравилось быть в центре внимания. Возможно, потому что он слишком много времени провел в одиночестве. Я жил с четырьмя – когда-то пятью – людьми. Они всегда могли выслушать меня. Если мне хотелось услышать собственный голос, я мог выслушать папу, Фёрга или Бар. Они говорили точь-в-точь, как я.