Алиса Аве - Ковчег

Из последнего дома в колонну вытолкнули лохматую девочку. Толстые растрёпанные косы колотились по спине, мать подтащила её, сопротивляющуюся, упирающуюся обеими ногами, к концу шеренги, разжала пальцы, умчалась прочь. Я заметила, как она тёрла глаза. Неужели плакала? Женщина встала возле моей мамы. Та посмотрела на неё с отвращением, поменялась местами с Максом. Слёзы в нашей семье считались роскошью и слабостью. Если я плакала, мама грозила не давать мне воды целый день.

Девочка издавала странные звуки, рвалась к матери. Распределители толкали её обратно. Она делала какие-то знаки, заламывала руки, хныкала. Нас разделяло пять или шесть человек. Я узнала её, она заметила меня.

– О нет!

Я так надеялась, что распределение пройдёт Хана. Но моя лучшая подруга стояла в толпе со своими родителями и украдкой помахала мне, когда я проходила мимо. Рядом с ней возвышался Том, он сбежал из-под надзора матери и теперь прижимался к Хане. Все говорили, у них любовь. Прекрасная пара, возможно, дадут здоровое потомство, если доживут до детородного возраста. Почему я решила, что и Хану постигнет моя участь? Мне хотелось разделить страх с кем-то родным и радоваться, что в неизвестности рядом будет плечо друга. Вместо этого в ухо упёрся сопящий нос.

– Я! Я! – весело сообщила лохматая девочка. Её звали Полоумная Магда, вечно сопливая, едва складывающая слова. Вот моё дружеское плечо – Магда. Она забыла о матери, вцепилась в меня и висела до самого ангара, в котором нас ждало завершение Церемонии.

Между собой дети назвали Церемонию час «Ц». Произнести слово целиком не решались, по отсекам ходило суеверие, что произнести полностью значило пройти отбор. Родители не разделяли детстких суеверий, однако старались не говорить страшное слово. Перед тем, как отправить меня к распределителям, мама несколько раз сказала «Церемония». «Умойся, ты должна быть чистой для Церемонии». «Не смотри в глаза распределителям Церемонии, они не терпят наглости». «Главное, молчи. На Церемонии требуют соблюдать тишину». Драла мне волосы щёткой, растерявшей большую часть зубов, и повторяла это проклятое слово вновь и вновь. Для меня «Ц» значило особый стук сердца, будто оно забывало привычный ритм и начинало цыкать, отнимая последние остатки храбрости. Тебя отобрали. Час «Ц» наступил. Теперь ты потерян. И тебя никто не будет искать. Навязчивая мысль, что нас отдают на съедение жуткому монстру, не покидала меня. Я вошла в ангар, стряхивая Магду, оглянулась. Сопровождающие нас взрослые замерли в стороне, сбились в кучу. Глаза их сверкали, внезапно они все стали одним бледным испуганным лицом.

Колонну проверили. Поправили выбивающихся из ряда, оторвали наконец от меня Магду. Распределители суетились.

Началось.

– Ты, ты, ты, – палец тыкал в грудь некоторых из нас. – Ты, – шеренга полуголых детей выстроилась в длинном коридоре. Лампы гудели, заглушая дыхание страха. – Ты, – равнодушие, затянутое в чёрные перчатки. Приглушённый респираторной маской голос, трудно выбрать, что пугало сильнее – И ты! – меня качнуло, палец воткнулся в солнечное сплетение. Больно.

– Указанные выдали положительный результат. Остальные возвращаются к семьям!

Мама не обманула…

Магда подпрыгивала в нетерпении. Я видела, как дрожат её руки, как она пытается приклеить их к бёдрам и стоять ровно. Те, кто не прошёл отбор расходились, цеплялись друг за друга, бежали прочь. Они не оглядывались, они старались забыть наши лица. «Моя подруга Хана больше мне не подруга», – осознание пронзило меня, в животе опустело. Она выплачет воспоминания о нашей дружбе в облезшую подушку сегодняшней ночью. Я представила её заплаканную, с опухшим носом. Слёзы повисли на ресницах, я шмыгнула, быстро вытерла глаза. Образ скорбящей Ханы вызвал предательскую дрожь в коленях. Сквозь охватившее меня волнение расслышала слабый голос, он утверждал, что я напрасно представляю Хану такой. Она быстро забудет меня, ведь у неё есть Том. Она свободна, ей незачем забивать память мыслями обо мне. «Ты не прав! – я сопротивлялась. То, что это был мой собственный голос, мучало и заставляло колени дрожать сильнее. – Она любит меня и будет помнить. И я сберегу воспоминания, чтобы выжить».

Магда выхватила стопку вещей у распределителя прежде, чем тот отсчитал полный комплект. Она улыбалась, только она одна. Дурочка. Не потому, что я её не люблю, а потому что Магда в самом деле дурочка. Такой родилась – абсолютно глупой и абсолютно счастливой. Творец, бог, мать природа или кто там ещё, допустивший всё происходящее с нашим разваливающимся миром, не дал ей мозгов, зато одарил умением радоваться и пускать пузыри в уголках рта. Удивительно, что она вообще столько прожила. Родители тряслись над ней четырнадцать лет, прежде чем сдались и выкинули на отбор, как, впрочем, и меня. Но в моей семье оставалось трое братьев, а Магда – единственный ребёнок.