Алексей Сучков - Боевая Архитектура

Командир роты ОМОНа Черкашин не любил когда было непонятно.

Да и активная аптечка постоянно нейтрализовала никотин в крови, и он снова и снова нервно закуривал.

Стараясь не шевелить раненым плечом, он хмуро осматривал дымящиеся остатки этого странного сооружения, когда явился спецслужбист.

Одет просто и строго, на вид лет 40. Без лишних слов показал удостоверение. “Корочки” были настолько высокими, что теперь главным на участке был этот человек.

– Капитан Черкашин?

– Так точно.

– Как ваше состояние?

– В норме. Я в аптечке «Заслон».

– Хорошо. – он будто и не удивился, что у простого капитана полиции надета активная аптечка. – Нам надо побеседовать… пройдёмся – и службист неторопливо пошёл вдоль дымящейся стены, внимательно её рассматривая. Черкашин двинулся за ним.

С виду они просто прогуливались, но капитан понимал: это запросто мог быть и допрос.

– А знаете, впечатляет! – наконец выдал гость – Целая крепость. За один день, и прямо у вас на глазах! – непонятно было: то ли службист восхищается, то ли это обвинение.

– Так точно – хмуро ответил Черкашин – в рапорте…

– Да, я читал – перебил службист. – Нужны кое-какие детали, капитан. Расскажите мне всё, что вы знаете про Вахромеева.

Черкашин стал рассказывать.

Иван Вахромеев, местный, 32 года, образование высшее архитектурно-строительное.

Впервые этот вихрастый пучеглазый парень с тонкими чертами лица и выразительными бровями встретился ему на экстренном совещании у Поплавского, губернатора области, взявшего на себя руководство оперативным штабом, созданным в этой чрезвычайной ситуации. Страну уже месяц сотрясали оппозиционные акции, координируемые извне.

Между собой эти выступления прямо называли «Майдан».

Поплавский был сильно взвинчен, его лоснящееся лицо блестело от пота. Он коротко объявил, что колонны Армии ещё не выдвинулись, и ближайшие сутки они здесь будут одни.

Это было плохо. Техническая разведка докладывала штабу о масштабной подготовке "беспорядков". В город поступали деньги, стекались боевики. В области творился беспредел, часть предприятий встала.

Поплавский хмуро посмотрел на него и кивнул на вихрастого парня:

– У них будет митинг профсоюзов. Против Майдана. Пропустите и дайте всё провести.

Позже Вахромеев зачем-то пришёл к нему знакомиться, как он выразился "наладить взаимодействие".

– Тебе это зачем вообще нужно?– хмуро спросил его Черкашин. Как он не любил всяких лезущих не в своё дело романтиков!

– Не допустить обвала государства – интеллигентно, но с неприятно так резанувшей прямотой ответил Вахромеев. – Мы тоже не очень вас любим («вот чертёнок, отследил мою реакцию на него» – отметил капитан). Но мы поможем вам.

– И как?!

– Сделаем заслон, чтобы прикрыть администрацию.

– Сделаете заслон? – Этот тощий лупоглазик брался защищать ОМОН от Майдана. Черкашин молча переваривал ответ, решая – сердиться или смеяться.

– Да. Мы готовились с прошлого избрания. Когда стало понятно, что это действительно последний срок Путина.

Спецслужбист остановил воспоминания Черкашина.

– С прошлого избрания?

– Он так сказал.

– А ведь это шесть лет. Вы к чему-нибудь готовились шесть лет, капитан?

Черкашин пожал плечами и хмуро отшутился – “Тёщу хоронить…”

– А вы спросили, зачем ему нужно не допустить обвала государства?

– Он сказал что это ради людей, которые погибнут если рухнет государство и будет гражданская война. Сказал что он верит в человека и готов сражаться за человека. Что у него него такие ценности – какой-то радикальный гуманизм, упоминал Ивана Ефремова и его книги…

Профсоюзы пришли.

Эти замшелые, древние, давно подконтрольные власти организации – вдруг пришли сами, без команды, за два часа до митинга оппозиции.

Пожилые пузатые дядьки на полном серьёзе тащили с собой щиты из фанеры абсолютно дурацкой формы – одни слишком широкие, другие узкие, какие-то треугольные, некоторые вообще ромбом или трапецией. На многих щитах были нарисованы абстрактные линии, цифры и пометки.

Выглядело это настолько нелепо, что омоновцы просто ржали в голос.

Однако профсоюзники лишь хитро на них посматривали, а затем встали в митинг, отделивший администрацию от площади, где уже начала собираться оппозиция, которую Черкашин прямо называл "Майдан".

Черкашин поставил две цепочки между профсоюзниками и оппозицией и занялся другими делами.