Эмма Роса - Не позволяй смотреть в глаза

– Всё равно где-то ныкаются. Научились прятаться. Хотя это и сложно.

– Сложно? – Андрей усмехнулся. – Это практически невозможно. Оборот медпрепаратов и оборудования под присмотром спецслужб – канюля не просочится. Тебе ли не знать. Ичебик – это не просто, как ты говоришь, «способ доставить молодость в организм». Через него отслеживаются жизненные показатели всех носителей ичебиков, – всех вообще! И симптоматика. В случае расхождения индивидуальных препаратов с ожидаемыми маркерами, нейросеть сама собирает данные не только о пациенте, но и о его докторе, и о медучреждении. Каждый шаг известен: где был, когда вспотел, соврал, а когда совесть замучила. Всех потенциально опасных давно лишили права использования ИБЧ. А это, сам понимаешь … Пустошь.

Он попробовал представить, каково это – жить без браслета. Не час-два, не ночь, а вообще. Как они живут там, в Пустоши – без электричества, без денег?

– Да уж. Никаких тебе тюрем, как раньше – гуманизм торжествует. Лишили инфраструктуры, долголетия и финансов – и всё. Живи, как сумеешь.

Степаныч переключился на себя, похлестал веником бока и грудь.

– Тебя не угнетает такая зависимость от ИБЧ? – вдруг спросил он. – В нём считай вся жизнь твоя – деньги, здоровье, социальный статус.

– Не угнетает. За всё надо платить.

– Сколько ещё?

– Двадцать семь лет.

– Выплатишь, и на пенсию.

– Да. Но зато у меня есть всё: образование, дом, ичебик с внушительным ресурсом. И как ты говоришь впереди здоровая и счастливая старость.

– Всё, кроме семьи.

– А, – махнул Андрей рукой, – пустое.

Он поднялся и вышел из парилки. Настроение пропало. У служивого-то семья была, да только где она сейчас?

– Есть вести от Веры? – спросил он.

– Неа, – Степаныч отвернулся.

Андрею стало стыдно – нарочно задел за больное, хотя Степаныч весь вечер старательно обходил тему стороной.

– Четыре запроса. И ни одного ответа.

– Может, она всё-таки в промзоне? На заводах бардака хватает. Лежат твои запросы под грудой инструкций и планов.

Степаныч сжал кулаки, шумно задышал и покачал головой:

– Что за чёрная дыра, эта Пустошь, будь она проклята!

Схватил веник, ушёл в парную, и долго хлестался им и лил воду. Андрей молчал, клял себя за злой язык. Минут через двадцать служивый вернулся в добродушном расположении духа и растянулся на кушетке рядом.

– Маруся, музыку.

Заиграла приятная мелодия.

– Говорят, Андрюх, женщины, у которых прописанный геном, настоящие сирены.

– У меня координатор в министерстве – женщина с прописанным геномом. Только я никогда ее не видел. И не слышал.

– Даже по галофону?

– Даже по нему. В регламенте чётко указана односторонняя связь. Лет семь как координирует, а необходимости в прямом контакте так ни разу и не возникло. Ну как в прямом, по галофону. В текстовом режиме – инструкции-отчёт. Вот и думай, то ли слишком хорошо работаешь, то ли там дела нет до того, кто на местах сидит. А может и не женщина она вовсе, а так всё это, слухи.

Степаныч мечтательно улыбнулся:

– Увидеть бы хоть раз. Мне-то уж не грозит. А ты, если встретишь – не позволяй в глаза смотреть. И сам не смотри. Пропадё-ёшь!

Андрей лежал на кровати, глядел в потолок и слушал тишину. Он не дал дому имя, внешность и голос, не хотел очеловечивать. В этом тщательно продуманном, с любовью спланированном пространстве есть место только для одного человека.

Воскресное приключение удалось на славу, и, кажется, без последствий. Он с трудом дотерпел, когда распрощается со Степанычем и сядет в такси. Ичебик заработал сразу же, как замкнулся магнитный замок на запястье. Кожу защипало от вводимого коктейля препаратов, и вскоре наступило обычное состояние поднятого тонуса и умиротворения.

Обычное, да необычное. Фоном разливалась нега – распаренное в бане тело благодарно впало в безмятежную неподвижность. Он чувствовал себя отдохнувшим, как после недельного отпуска, в котором не был уже лет пять. Разговор со Степанычем навязчиво витал где-то рядом:

– Небожители, – говорил он. – И здоровья века на три, и ум, и красота, и деньги, и власть. Хотел бы попасть в эту касту?

– Кто ж не хотел бы, – отвечал Андрей. – Только предки мои поколений пять-шесть назад не такими зубастыми оказались, как предки этих, кастовых. Не смогли большой кусок отгрызть… Но спасибо и на том, что имеем, как говорится. А то ведь мог бы жить в промзоне, дышать через респиратор, закидываться нейтрализаторами, и работать только ради того, чтоб не сдохнуть… Про Пустошь вообще промолчу.