Марк Веро - Над кромкой воды

– Послушай, дед, я устал после работы. Давай завтра, а?

Деда Миша хотел было возразить, что это не займёт много времени, что только извинится и пойдёт дальше своей дорогой, не обременяя внука личным присутствием, но захлопнутая перед носом дверь красноречивей всего говорила о несбыточности этого желания. Ничего не оставалось, кроме как развернуться и идти спать в гостевую комнату. На всякий случай, дед постоял пять минут, легонько постучался, и, не получив ответа, поплёлся наверх.

Ночь выдалась беспокойной: всю ночь ворочался, перекатываясь с одного бока на другой, просыпался посреди ночи, тоскливо глядел на далёкие искристые звёздочки, которые, единственные на всём белом свете, смотрели на него с состраданием и обещали, казалось, вернуть покой.

– Давай поговорим. Хоть одну минутку! – прицепился деда Миша к внуку с утра, когда тот, одетый в рабочий костюм, выскочил как ужаленный из комнаты.

– Не могу, дед. Опаздываю на работу! Понимаешь ты это?

– Но всего пару слов. Ничего не убудет с твоей работой. Ты прости…

Но внук не дослушал, схватил на ходу сумку, и выскочил на улицу, едва взглянув на заспанную Айнур.

– Хорошего дня! – пожелала та, но Дима был уже далеко.

Дед поник.

– И это у вас так каждый день?

– Это ещё неплохое начало дня. Надо будет придумать ему какую-то работу в моей комнате – хоть поговорим тогда о чём-нибудь. Может, дать ему задание поменять все розетки на розетки с крышкой? Артёмка постоянно носится со всякими железками. Гляди – засунет куда? Хорошая мысль? – задорно подмигнула Айнур, и деда Миша вдруг со всей отчетливостью увидел её невостребованную женскую красоту и ласку, смутный огонёк, что теплится даже в самой замасленной, закопчённой лампочке, но стоит протереть её начисто – как он вспыхнул бы с новой силой!

День тянулся долго, как резина, и всё не заканчивался. Успел он побродить по всему дому, саду, беседке, посидеть у бассейна, помочить натруженные ноги.

Вечера деда Миша ждал с большим нетерпением, но история повторилась в точности со вчерашним: за ужином внук только отмахивался, не желая слушать, и угрожал уйти из-за стола, если дед не оставит попыток; а после ужина, ссылаясь на усталость, ушёл в комнату «смотреть телевизор, хоть немного отдохнуть». Точно то же самое случилось и на следующий день, и через день. Деда Мишу приняли по всем правилам гостеприимства. Айнур понравилось с ним беседовать о прожитой жизни. Она по-другому теперь относилась к гостю: он стал ближе и родней. И вся нерастраченная ласка и забота полились обильным ручьём к деду Мише. Никто его не прогонял, но внук по-прежнему словно не замечал его. Словно это была знакомая, давно прочитанная, но не любимая книга: и выбросить жалко, и хочется засунуть её куда-то подальше от глаз.

После долгих колебаний дед пошёл на хитрость: поужинал раньше всех и нырнул в комнату внука, ждать того в засаде. Комната не изобиловала обстановкой: кровать, прикроватная тумбочка, высокий дубовый шкаф, сервант, телевизор на тумбе, и письменный стол с компьютером с широким экраном, и штативом с веб-камерой.

– Чем он тут вечера и ночи занимается? – пробормотал дед.

Но все мысли его прервались разом, едва скрипнула дверь и вошёл внук с недовольным лицом.

– Дед! Ну, что ты тут делаешь? Иди в свою комнату. Я устал и хочу отдохнуть.

– Погоди минутку! Присядь вот на кровать, – взмолился дед и бухнулся на колени. Внук так опешил, что сел с раскрытым ртом. – Извини меня, Димка, старого глупца, что испоганил тебе жизнь. Я так виноват!

Полились могучие потоки искренних извинений, обдуманных за долгое время. Дед всё говорил и говорил, а внук слушал, не шевелясь.

– Да, это я, осёл и дурак, рассказал родителям Ани, что их дочь танцует в ночном клубе на сцене, и они после этого отправили её к бабушке в деревню в Одесской глубинке. Да, я считал, что она, на десять лет тебя моложе, с неуёмными страстями, непременно погубит тебя, исковеркает всю жизнь, а под конец бросит одного с детьми на шее. И будешь ты корить себя и весь белый свет, что никто не подсказал тебе. Да, я не верил в вашу любовь. Как по мне, то была одна лишь страсть, которая даёт яркое пламя, но так же быстро, как разгорелась, так и тухнет. Да, я считал, что из того союза не выйдет ничего путного. Но лишь недавно понял, что и я, и твои родители хотели скроить тебя по своему подобию, переделать в идеальный образ, но, приложив усилия больше нужных, сломали тебя. Ты с детства отличался от брата. Он сейчас получает второе высшее образование в Москве, со временем хочет заняться диссертацией. Для тебя же улицы и гулянки – важней всего. Только недавно меня осенило, как грубо я вмешался в твою судьбу. Ведь ты стоял на ногах, думал своей головой, готовился к свадьбе. Как мог я так поступить? Да, надо было с тобой говорить, объяснять, увещевать, но предоставить тебе самому сделать жизненный выбор. Как птенец сможет, вывалившись из гнезда, полететь, если взрослые не давали ему махать крыльями самостоятельно, а делали это всё время за него? Да, пускай бы ты ошибся, набил шишек, наломал дров. Но то были бы твои шишки, твои дрова. Твой собственный опыт, выученный пусть и горько, но выученный же! И тогда бы, дай бог, ты одумался и переменил свою жизнь. А может, были не правы мы все? И ты бы силой своей любви вытащил Аню из её ночной жизни, поднял бы над утехами и легкодоступными радостями? Может, как шелуха, отпали бы от неё лёгкие наркотики и беспутная жизнь? И ты бы вдохнул в неё струю другого воздуха, другой среды? Быть может, мы все были не правы! Я приношу тебе все извинения, какие только могу, и прошу об одном только: прости меня! Дай старику уйти из этой жизни спокойно, с чувством раскаяния и знанием того, что его простили!