Мария Галина - Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

Равно известная и как прозаик, и как поэт, одинаково ценимая и в рамках тесного фантастического мирка, и на просторах так называемой боллитры (то бишь большой литературы), Галина, по сути дела, пишет всегда об одном и том же. Все ее книжки – об изнанке зримого мира и о тех едва заметных трещинках, через которые иррациональное просачивается в привычную повседневность.

Ее нынешний роман подобен пятну Роршаха, и каждый вычитает из него что-то свое. Кто-то – историю про одиночество и безумие, кто-то – про хтонические силы, исподволь управляющие миром, кто-то – про тайный смысл кровных уз. Ну или, на худой конец, про оборотную, темную сторону писательского ремесла. Галиной эта тема, вероятно, должна быть особенно близка.

Галина Юзефович (Итоги)

Марии Галиной всегда удавалось генерировать странные комбинации миров, не конфликтующих друг с другом, но находящихся в вежливо-симбиотических отношениях; новый роман тоже стопроцентно галинский. И не фантастика, и не реализм, и не комедия, и не трагедия… Читается хорошо, но идентификации не поддается. Немолодой, муракамиподобный, меланхоличный рассказчик занимается странным бизнесом: он оформляет фантазмы своих клиентов как (квази-)литературные произведения. Однажды к нему обращается необычный заказчик, требующий выдумать ему не просто альтернативную биографию, но семейную историю, семью вообще.

Лев Данилкин (Афиша)

Поначалу я думала, что пишу довольно легкомысленную историю о советской конторе, которая хотя и занимается странным делом, но в остальном ничем не отличается от сотен таких припортовых контор, где, как и везде, были рабочие конфликты, подсиживания, интриги и страх, что тебе влепят выговор с занесением в личное дело. Мрачные краски роман стал приобретать по ходу работы – оказалось, что ничего веселого про конец семидесятых – начало восьмидесятых я написать не могу. Я в описываемое время недалеко ушла от подросткового возраста, но память у меня цепкая.

Сейчас у нас СССР выставляется чем-то вроде потерянного рая. Тут срабатывает обычный механизм – те, у кого на это время пришлась молодость, естественным образом забывают плохое, а те, кто СССР не застал, знают его по фейковому советскому pin-up style , а там всегда солнце, и веселые мужики с грудастыми девками. Надо сказать, что на аутентичных советских плакатах тоже были веселые мужики и грудастые девки с крепкими ногами на фоне синего неба, но никакого pin-up style не было и в помине. Вообще, много чего не было, если честно. Поэтому, как ни странно, одной из задач сугубо фантастического текста стала попытка передать, как оно было на самом деле. Фантастика, как мне кажется, легче с этим справляется, чем реалистическая проза, поскольку она склонна к обобщениям. В любом случае, по моему глубокому убеждению, такой штуки, как реализм, нет – мы описываем не реальность, а ту ее модель, которая существует у нас в голове.

Тем более в описываемом времени был некий мрачный размах. Какой-то леденящий ветерок тянул из невидимых прорех, ткань империи потихоньку истончалась, вдруг все поверили в летающие тарелки и палеоконтакт, лозоходство и прочие странные вещи… Потом были «Адмирал Нахимов» и Чернобыль, и там, и там имело место какое-то мистическое, чудовищное стечение обстоятельств, словно кто под руку толкал тех, от кого зависело, чтобы это случилось или не случилось. Поэтому одновременно с первой частью, где было все довольно узнаваемо, несмотря на вторжение сверхъестественного в естественный ход вещей, неожиданно для меня самой стала писаться вторая часть, совсем уж странная. Из-за этого я чуть не на полгода отложила публикацию романа. Как выяснилось, читатели впоследствии распались на две категории: те, кому нравится первая часть и радикально не нравится вторая, и наоборот. Тем не менее роман существует именно в таком вот виде, в виде двойчатки.

Почему порт – я заканчивала школу и институт в Одессе, но порт еще и во всех смыслах пограничная территория, и если что-то в этом роде и могло случиться, то, конечно, только тут. Что касается собственно Малой Глуши, то ее прототипом стало село Новогородское Житомирской области: более мистического, более дышащего историей места я, пожалуй, не знаю.