Бродили наугад долго, пока не выдохся фонарь. Чернота обступила человека и птицу моментом, незримой стеной. Ворон всполошился, вскликнул первым, Дин от неожиданности даже ахнул, застопорился на полушаге – глаза ничего не различали, будто в секунду ослеп. Избаловался ты, Дин, технике доверился, стал глаза отучать от темноты. Почудилось, что падает, поджал ноги, заводил руками, ловя равновесие. А вокруг – дикий, уродливый пустырь, могильник. На ощупь полез в карман рюкзака за запасными батарейками. Ладони взмокли – боялся уронить. Случись такому – их так просто не найти, если только дожидаться рассвета. Да протянут ли до него? На открытой-то местности, в богом забытом месте?..
С бранью, злостью, иззябшись с головы до пят, с четвертого раза, но поменял. С воскресшим светом расступились тени, все мерзости ночного мира. Звериный ужас, когтями вцепившийся в сердце, истощился, в душе затеплилась какая-то обнадеживающая уверенность, отвага. Забрели в дебри. Заросли, опасные овраги. Ветки нещадно секли щеки через подшлемник, хуже бича били в кровь пальцы.
«Если б не пеплопад, хрен бы вот так полазил по кущам: хищник-то не дремлет…» – подумалось Дину.
Скоро вдали возрос пригорок с пущенными поверху грузовыми составами. Они тянулись бесконечно долгой вереницей, и не сосчитать. А вдоль путей, перерубленные, обмякшие, согнутые, как от боли, неровной шеренгой выстроились столбы. Правее фонарь Дина выхватил из темноты дорогу, уводящую к лестнице. Едва успел спуститься, различив мост и вход в тоннель, – пришлось срочно тушить свет: оттуда, из невообразимой глубины, перемноженные эхом, добегали чьи-то рявкающие голоса, топот, возня. Словно это – громадная пещера, а в ней – неспящее древнее чудовище. И в жизни не догадаешься, что люди там…
Ворон в предчувствии беды завертелся на плече, Дин прерывисто задышал, пропитываясь по́том. Он в полнейшем неведении: или бежать отсюда со всех ног, или прошмыгнуть мимо, или никуда не сворачивать и пойти на риск.
Все же, переступая через себя, избрал третье, безрассудный. Шепнул Остроклюву:
– Сиди тихо, ни звука! Понял? – и, светя в ладонь, чтобы хоть что-то различать перед собой, двинулся дальше.
Утроба приняла путников безмолвно, сонно, как плотоядное растение очередную добычу. Здешний холод потрясал, ломил кости – снаружи теплее. Сердца бились неуемно. Вот еще секунда-другая – и точно окажутся в западне. Но нет, ничего не происходит. Дьявол забавляется, ему пока интересно дергать смертных за ниточки. Затолкались среди ничейных машин, грузовиков, фургонов, прицепов, обжитых лозой. Лишь бы не шуметь, а там, быть может, удастся проскочить. Еще есть шанс повернуть, Дин, слышишь?..
По стенам впереди заплясал беглый свет от трех фонарей, завертелись растянутые тени. Стали слышны звуки борьбы, женские придавленные всхлипы. Ранее нечленораздельный говор, искаженный дистанцией, сделался отчетливее, очеловечился:
– Ну же, сука!.. Говори, где воду взяла?.. Перестань брыкаться, корова!.. Или мы тебя прямо здесь шлепнем!.. Ай, глаза… Больно! Ах ты, тварь, царапаться вздумала?.. – потом два крепких мужских удара: глухой и звонкий – в живот и в лицо. Кашель, стон. Сплюнули.
«Вот они, темные, – закусив от злости губу, в уме высказался Дин, – хуже любой грязи…» – и похолодело, нашептывая: – Вмешаться надо. Убьют ее. Истерзают – и убьют. Как собаку. Это ж отморозки… – потом ворону, пальцем постучав по пернатой груди: – Ну что, поможем? А?
Покрался беззвучным призраком. Свой фонарь выключил – ориентировался по вспышкам бандитских. Приготовил лук, стрелу. Остроклюв на плече затвердел: ждал команды. Полусумрак. Воздух пропитан разложением, прелостью. По углам, выхватывая редкие отблески света, зеленелся снег, заметенный ветром, в рытвинах лохматился пепел. Под потолком разросся невиданных габаритов «камнежор». Шевелился, точил вековой кирпич. Пару лет – и все тут рухнет.
Дин с птицей затаился за легковушкой. Дальность – что надо: всех видно как на ладони. Понаблюдал за налетчиками. Бородатые, плешивые, как плохо остриженные овцы, в кошмарных ожогах. Одежда бродяжья, в заплатках, не по сезону. Шапка и перчатки только у одного – видать, за старшего, вся добыча – ему. При нем же и пистолет. Остальные с прутьями. Очевидно, в пустошь не суются, орудуют «не отходя от кассы»: добыче здесь деваться некуда, помощи не докричаться. Пойманная, одетая в теплые мужские вещи, сидела на полу, держалась за разбитый нос. Короткие темные волосы всклокочены, всю трясло. В стороне – распотрошенный вещмешок, небольшие санки с привязанными полными бутылями воды. Опять приступили к допросу – никак. Двое рывком поставили на ноги, взяли под руки, дабы не вырывалась. Главарь, запрокинув той голову, ткнул дулом в щеку. Говорил много мерзостей, угроз… Все надеялся на силу слов – а без толку. Тогда разорвал ей куртку, задрал свитер, облизнулся на тощее тело, груди. Глаза плотоядно сверкнули. Свора вошла в кураж.
Читать дальше