Андрей Тимофеев - Другой

Я прервал мыслительный процесс воспоминаний, встал со скамейки и начал ходить кругами, разминая ноги. Туман рассеялся, и стали видны карусели и аттракционы на детской площадке, да кафе, расположенное неподалёку. Домой идти не хотелось и я вновь присел на скамейку и вернулся в мир ностальгии. Итак, в начале февраля, взяв направление в клинику, исходя из необходимости пройти обследование, я оказался в шестом отделении больницы. Мне объяснили, что я должен пролежать в заведении месяц и, перестав давать таблетки, поместили моё тело в заточение, отпуская меня на выходные в отпуск. Время пролетело незаметно, и я, проходя различных медицинских специалистов, пил с Копчёным чифирь и играл, правда редко, с Лёхой в шахматы, за всё время, не проиграв ему ни одной партии. Подготовив документы, меня перевели в отделение релаксации к доброму доктору Николаю Михайловичу Оводову. Лежать в трёхместной палате, имея право выхода на прогулку и еженедельного отпуска на волю, доставляло мне удовольствие. Моими коллегами по коротанию времени стали Валерка Лизунов, очкарик, работавший электриком в Чудово, и Витька Карепов, пожилой мужчина, пытающийся писать детские стихи. Мы обменялись телефонами, для последующего общения на воле, и в тот момент, когда пришло время расставаться, сдружившись за проведённый нами месяц в изоляции, решили, что будем друг друга поддерживать на воле. Главный эскулап в день моей выписки из учреждения передал мне документы и сказал мне, что в учреждении существует лимит на признание особей инвалидами и отправил меня к участковому психиатру. Таким образом, пройдя в середине апреля МСЭК, я оказался в числе счастливчиков, обладающих каким не каким ежемесячным доходом. С небес пошёл небольшой дождик и я, покинув облюбованную мной скамейку и раскидывая ногами пожухлую листву на аллее, не торопясь отправился в отцовский приют и тепло маленькой двухкомнатной квартирки. В среду мне надо было выходить на работу приводить в порядок вставшие на ремонт суда.

Я сидел за столом в просторном, выкрашенным в зелёный, располагающий к тихому разговору цвет. Сегодня был первый мой рабочий день, который медленно, с осенней хандрой катился к завершению. Я отработал в разные годы в этом заведении больше пяти лет на различных, руководящих должностях и поэтому знал здесь практически всех так же, как и меня в порту знали все. С раннего утра я подошёл на пятый этаж административного здания к техническому директору Новгородского порта, который в разговоре со мной обрисовал фронт работ, который я должен выполнить до начала мая следующего года и назначил мне за это мизерную, до обидного маленькую зарплату, отпустив меня в отдел кадров. Я немного поболтал с женщинами отдела, отдал документы на оформление инженером в технический отдел и направился на первый этаж в промышленную зону поболтать с подчинёнными мне сварщиками и служащими своего подразделения расположенном при входе в цеха. Но самое главное я, ссылаясь на инвалидность, смог договориться с начальством о шестичасовом рабочем дне. И вот, в ожидании трёх часов дня, времени окончания моего присутствия в приюте судов, замерших в ожидании лечения у причала, я, не торопясь, допивал шестую кружечку чёрного кофе. Служили в порту в основном мужчины пожилого возраста и их стиль работы был замедленным, не терпящем спешки. Моряки по территории ходили в вразвалочку при встрече улыбаясь и негромко, лениво матерясь на суку-жизнь. В кабинет, оборудованный офисной техникой, вошли мои соседи, механики Миша Боткин, отвечающий за эксплуатацию несамоходного флота, и Сергей Немов, занимающийся электрикой судов. Обменявшись с ними скабрезными, матерными шуточками по поводу начальства, я посмотрел на часы, улыбнулся и, попрощавшись до завтра, отправился в приют спокойствия домашнего очага отмечать начало трудовой деятельности.

Осень, как прилежный читатель, перелистывала страницы книги времени, купая светлое время суток в серой монотонности белых туманов. Я приходил на работу ещё затемно для того, чтобы, не торопясь выпить две кружечки кофе и составить план работы на предстоящий день. Всё, тщательно обдумав, я расставлял сварщиков по рабочим местам, разбив их на две бригады, на что у меня уходило не более получаса и перед тем, как отправиться домой принимал работу у бригадиров. На берегу после окончания навигации на тележках слипа стояла для замены корпуса плавучая очистительная станция, которую должны были спустить на воду в апреле. В принципе на работу у меня времени уходило не более часа и я, болтаясь по территории порта, общался с моряками и был в курсе всех проблем пристанища судов. Но главное, из-за чего мне предложили работу было обследование корпусов барж, которым было более тридцати лет, и по новым правилам Регистра надо было оценить каждый элемент судна. Этого ещё никто в Великом не делал. Так что фронт работ на весенний период был огромный, но до апреля надо ещё дожить и в начале ноября, сидя один в кабинете, я окунулся в широкую реку воспоминаний. Вот так же два с половиной года назад мне, ещё не приступившему к работе, позвонил отец и сообщил, что умер самый дорогой для меня человек – мать. Она ушла как-то быстро, сгорев за два месяца. Ещё в начале марта она на масленицу напекла блины и, отметив праздник, уехала на дачу, но через несколько дней, жалуясь на боль в животе, вернулась назад и легла в больницу на обследование. Вердикт врачей был ужасен – рак брюшной полости в последней стадии. Болезнь была неизлечимой и очень мучительной, боль снималась только наркотиками. Каждый день, видя мучения дорогого человека, сердце разрывалось от сострадания. И в мае, не сказав близким ни слова, она покинула грешный мир. После смерти матери отец похудел и обмяк и практически не общался с окружающими. Я же, благодаря Всевышнего за то, что тот не дал мучиться долго человеку, подарившему мне жизнь, окунулся в омут тихой грусти. Спустя год отец пришёл в себя, и мы стали жить вдвоём в маленькой квартирке. В действительность меня вернул вошедший в кабинет Миша, напомнив мне, что мой рабочий день закончился, и я отправился восвояси.