Алексей Рожков - Космические Робинзоны

Ведь что характерно… То, что в России вызвало бы и всегда вызывало настоящий фурор, здесь, в Риме, оставило прохожих абсолютно безучастными и равнодушными к излияниям израненной русской души. Только одна маленькая девочка, лет пяти, в наивной детской юбочке, подошла, погладила Фортунати, что-то сказала на детском итальянском, типа «рогацци-карабинери» и тут же убежала, кинув в шапку пару маленьких монеток. И это всё, всё что удалось заработать за полчаса непосильного музицирования…

– Ну я ж тебе говорил. Это тебе не Россия, приятель, им тут другое надо… Эх, скучаю я по родине, – мрачно сказал хозяин гитары, скептически глядя на Саньковские потуги.

Шурик разочаровался и обиделся на равнодушных итальяшек, молодёжь и стариков, праздно идущих мимо, которых русская музыка никак не трогала. Этим жлобам в костюмах от Версаче было жалко даже одно единственное паршивое евро подать ближнему в центре католического христианства. Более того, спустя какое-то время две упитанные итальянские девочки подошли и начали просить денег у Санька. От их наглости он просто онемел и только замотал головой, мол нет, денег нет, самим надо.

– Да… Вот те на… Слушай, во какие жлобы у вас тут живут, всего два цента дали за концерт. Неожиданно…

– Ну а ты как думал? Тут такое не любят. Здесь надо поплакать, пожаловаться, тогда может дадут. А твой Цой им тут даром не нужен, другой менталитет, другие ориентиры…

– Как же ты сюда умудрился попасть? И как ты вообще тут живёшь и существуешь?

– О… Это долгая история полная ужаса… Ну ладно, пошли, поздно уже, темно. Скоро метро закроется и всё, придётся ночевать на улице. Я вроде на ужин себе чуть-чуть насобирал, пока тебя не было, пошли по дороге расскажу, вдвоём веселей.

Планета Земля, Италия

Город Рим, 12 апреля 2000 года.

Грустный итальянский уличный музыкант с русскими корнями, вынужденный интеллигент-эмигрант, томящийся муками и думами о Родине, собирал свой скудный небогатый скарб в большую холщовую сумку. Это был невысокий тщедушный человечек, очень худой, болезненный, с глубокими впавшими глазами и чёрными зрачками в тусклых глазницах. Щёки у него местами плохо выбриты, губы тонкие, безжизненные, а нос торчит на скуластом лице как у Буратино. Весь он какой-то пожёванный жизнью, но при этом не теряющий присутствия духа. Волосы музыканта были давно не ухожены, не стрижены, напоминали паклю, он собрал их сзади в косичку, перевязанную резинкой. Весь внешний безысходный вид менестреля и огромные грустные глаза, покорные судьбе, делали его поразительно похожим на Ослика Иа из мультика про Винни-Пуха. Одет парень был в старые, видавшие виды джинсы, стоптанные туфли с выпирающими большими пальцами, то и дело грозившими прорваться на свет Божий, и старую серую куртку, тоже «под джинсу».

Эта светло-серая куртка напомнила Саньку про старые, добрые стройотрядовские годы, когда он вместе с институтскими друзьями тянул линию связи под ЛЭП. Ах, эти дивные студенческие каникулы, советская романтика! Мошкара, пиво с водкой, прыщавые женщины в палатках, драки с местными, ну и конечно песни под гитару, куда же без них. Стройотрядовская жизнь очень хорошо запомнилась Шурику тем, что в ней было всегда холодно и жёстко ночами спать в палатке на земле и постоянно кончались сигареты, а посему курил он с друзьями всякую лабуду типа листьев дуба, коры клёна и выпотрошенных, размоченных дождём, бычков Примы. Помогало ли это утолить никотиновый голод? Вряд ли, но после коры дуба и сушёного чертополоха, уже точно не хотелось курить ничего, а башка трещала так, как будто ты бухал неделю. Хотя собственно почему «как будто»? Тогда всем раздавали такие куртки. Правда к концу смены они были испещрены нашивками и шильдиками, типа «СМУ-88», «БАМ», «Спецназ», и щедро разрисованы шариковой ручкой местного студенческого художника от слова «худо» картинами из жизни соцреализма на фронтах комсомольских строек.

На голову болезненный паренёк нахлобучил длиннополую, обвисшую, чёрную шляпу, по всей видимости часто служившую ему крышей и зонтом во время дождей. Во всём внешнем виде артиста было что-то от иллюстраций из книг Достоевского. Именно таким представлял я себе Раскольникова из «Преступления и наказания» и князя Мышкина из «Идиота».

Все нехитрые пожитки грустного музыканта, которые он паковал в бездонный холщовый мешок, состояли из складного стульчика, маленькой колонки-усилителя, шляпы для взимания подношений, остатков скудного обеда, нескольких старых газет и ещё какого-то мусора, свойственного самым бедным слоям населения. Большей половине этих вещей прямое место было в ближайшем мусорном контейнере, однако он его бережно хранил за неимением ничего большего. Я участливо помог парню и поднял его сумку-мешок с нехитрым скарбом.