Виктор Старицын - Коммунисты – назад!

– Товарищ начальник экспедиции! Мы атакованы неопознанным кораблем! Разрешите открыть огонь с целью остановить противника! – официально обратился Мещерский к Круминьшу.

– Действуйте! Только поаккуратней! И постарайтесь ничего ему не поломать, только международного скандала нам не хватало.

– Постараемся ничего ему не повредить. Боевая тревога!

По палубам корабля раздался дробный топот моряков, занимающих боевые посты. Элеваторы подали снаряды из погребов. Орудия повернулись на цель.

Марти описал циркуляцию и пристроился за кормой парусника. Тот дал залп еще и из двух кормовых пушек. Опять недолетом. Мещерский посовещался с начартом. Решили сначала дать предупредительные выстрелы универсальным калибром, а если не остановятся, сбить рангоут из зенитных сорокопяток. Корабль ускорился и вышел на левый борт парусника на дистанции одной мили. Дали два выстрела из трехдюймовок в воду по курсу парусника. Тот не среагировал. Тогда из сорокапяток бронебойными снарядами, чтобы, не дай бог, не зацепить кого-нибудь осколками, обстреляли грот мачту. Некоторые снаряды порвали тросы, один переломил рею. На паруснике засуетились, но паруса не спустили.

– Ну, хватит с ними цацкаться! Валдис Леонардович, разрешите свалить им мачту! – Снова обратился командир к начальнику экспедиции.

– Ну, что же с ними поделаешь! Валите!

На этот раз сорокапятки отстрелялись осколочными. Один из снарядов попал в грот-мачту и перебил её примерно посередине. Верхушка мачты вместе с парусом рухнула в воду, сыграв роль плавучего якоря. Галеон развернулся и встал. Его экипаж рассыпался по вантам, спуская паруса. При оборванном такелаже они могли сломать обе оставшиеся мачты.

– Предлагаю выслать катер и потребовать к нам на борт капитана с судовыми документами, надеюсь, что-нибудь прояснится, – обратился к Круминьшу Мещерский.

– Согласен, – сановно кивнул начальник.

– Александр Васильевич! Спускайте катер! – приказал командир старпому. – Возьмите с собой трех бойцов с пулеметом и всех переводчиков, кого найдете, с английского, испанского, французского, немецкого и даже папуасского, если найдется. Объявите насчет переводчиков по громкой связи: все, кто хорошо владеет иностранными языками, срочно на палубу.

– Николай Иосифович! – обратился к командиру Зильберман. – Мои сотрудники знают испанский, немецкий, французский и само собой – английский.

– Вот и хорошо, Самуил Исаакович! Вас попрошу, проконтролируйте лично, по одному переводчику с каждого языка на катере, чтобы были! Пока не ясно, на каком языке будем переговоры вести.

Вокруг катера снова началась суета. Прозвучали объявления по громкой связи. Минут через десять катер отвалил от борта.

– Сокольский! Мой приказ БЧ-2: когда катер будет на полпути, положите по два фугасных снаряда главного калибра по обоим бортам парусника, поближе к бортам, но не зацепите его. Что бы, не вздумали палить по катеру.

Сокольский продублировал команду на баковые орудия.

Стотридцатимиллиметровки четыре раза грохнули, изрядно оглушив всех находившихся на мостике. Вдоль бортов галеона встали могучие столбы воды, высотой почти с его мачты. В открытые пушечные порты мощно плеснула поднятая разрывами волна. Галеон сильно закачало. На палубе парусника засуетились. Демонстрация силы была впечатляющей. Это вовсе не хилые всплески от падающих в воду ядер.

Подойдя к галеону на полкабельтова, с катера заговорили в рупор. Слов на расстоянии было не разобрать. С галеона что-то отвечали. Разговаривали минут десять. Затем с парусника спустили гребную шлюпку, в которую спустился один из павлинистых господ. Старпом сообщил по рации с катера, что на паруснике говорят на искаженном испанском, но понять их можно. Шлюпка подгребла к катеру, ее взяли на буксир и повели к кораблю. Лежавший на крыше рубки катера пулеметчик контролировал поведение экипажа шлюпки. Тем временем с корабля спустили трап, к которому и подошел катер. К борту катера подтянули шлюпку. Все, кроме гребцов в шлюпке, пулеметчиков и экипажа катера поднялись на борт. Комсостав экспедиции с большим интересом рассматривал вырядившегося попугаем господина с толстым журналом в руке. На поясе у него висела шпага самого антикварного вида. Павлин имел вид растерянный и, одновременно, наглый.

Подойдя к группе комсостава, павлин сделал реверанс, замысловатым движением подмел шляпой с перьями пол и что-то долго говорил, безошибочно адресуясь к стоящему в центре Круминьшу. Сотрудник торгпредства Ягудин перевел: