Кир Булычев - Сочинения в трех томах. Том второй. На днях землетрясение в Лигоне. Голые люди

Я стоял перед дилеммой. Как использовать информацию? Броситься к премьер-министру? Но у него приготовлен самолет для бегства в Бангкок, а капиталы переведены в Швейцарию. И если он даже поверит мне, скромному предпринимателю, что он предложит взамен?

Было жарко. Я оставил машину в центре, на улице Банун.

Вокруг кричали продавцы жареных орехов, тростникового сока, жевательной резинки, с противней тянуло подгорелым кунжутным маслом, по другую сторону тротуара под газовыми лампами разложили свое добро мелкие торговцы, предлагая носки, игрушки, потрепанные книжки, зажигалки… Я купил бетеля, завернутого в зеленый сочный лист, и принялся жевать, чтобы освежить голову. Вокруг кишели люди — только что кончился сеанс в кино. И среди этих сотен людей не было ни одного покупателя на мою новость. У меня возникла дикая мысль: здесь, в толпе, перед плакатом с полуобнаженной инопланетянкой, закричать: «Безумцы! Вы веселитесь, а на окраинах Лигона рычат моторы, выходят на исходные позиции танки!» И люди бы засмеялись.

Я свернул в ближайший переулок и быстро пошел по узкой щели между четырехэтажными домами. Ноги не случайно привели меня именно сюда. Я начал действовать.

От канавки, проложенной в асфальте посреди переулка, плохо пахло. Дорогу мне перебежала черная крыса, и за ней бросилась хромая собака. Впереди раздался громкий плеск — кто-то вылил в окно воду или помои.

Я прошел всего пятьдесят шагов от широкой и шумной вечерней улицы, и уже ничего, кроме отдаленного гула и звона колокольчиков продавцов сока, не доносилось сюда. Казалось, что черные, кое-где прорезанные желтыми квадратами окон дома смыкаются над головой. И с каждым шагом мои уши все более привыкали к полной звуков тишине этого переулка. Она складывалась из вздохов, ругани, шепота, кашля людей, от которых меня отделяли лишь кирпичные стены.

Наверное, во мне умер поэт. Мне иногда хочется передать в стихах, изящных и завершенных, всю красоту окружающего мира, даже если она таится за грязными фасадами домов. И тогда меня охватывает желание сделать добро этим неизвестным людям, сказать, чтобы они брали все, что у меня есть, ибо это приблизит меня к нирване. Самый страшный в мире грех — жадность. И я благодарен моей карме, избавившей меня от этой напасти.

Я остановился перед полуоткрытой черной дверью. Сбоку к шершавой стене было прикреплено несколько потрепанных временем и дождями металлических вывесок. Мне не надо было зажигать огня, чтобы прочесть самую верхнюю: «Раджендра Джа-Тантунчок. Экспорт — импорт».

Разумеется, неискушенный человек счел бы, случайно пройдя этим переулком, что табличка принадлежит мелкому жулику, которого и близко не подпускают к таможне.

Ах, как глубоко и непростительно было бы его заблуждение! Ведь и под скромной мешковиной может скрываться мудрец, а за грязной вывеской — фирма миллионера.

Дверь на третьем этаже ничем не отличалась от прочих дверей той лестницы. Она была так же обшарпанна и грязна, а дощечка с надписью «Экспорт — импорт» держалась на одном гвозде. Над дверью висела лампочка без абажура.

Я бывал здесь раньше. Я толкнул дверь и вошел в маленькую прихожую, освещенную одной лампочкой. Бережливость — отличительная черта уважаемого Тантунчока. Прихожая длиной в два ярда заканчивалась другой дверью, обитой тиковыми планками, которые прикрывали сталь. Я подозреваю, что внутренняя дверь стояла раньше в банковском сейфе. Я приблизился к «глазку», чтобы меня могли рассмотреть, и позвонил три раза. Дверь медленно открылась. За дверью стоял невысокий малаец в саронге и белой рубашке с закатанными по локоть рукавами. Он молча показал мне на стул, стоявший в холле. Не знаю, умеет ли этот малаец говорить по-лигонски и вообще на каком-либо языке. Я послушно сел. Малаец исчез, а через полминуты вернулся и встал у двери, опершись о нее спиной. На меня он не глядел. Я немного нервничал. Мне нужно было успеть к моим друзьям, а время шло. Было без четверти одиннадцать.

В холл заглянула молоденькая пухлая женщина в широких с разрезами брюках и в малиновой нейлоновой блузке. Женщина курила. Это была «племянница» Тантунчока, которая услаждала старика. Раньше она пела в «Красной розе» и пользовалась успехом. Но деньги, главный стимул в жизни простых людей, оказались сильнее славы и искусства. Лишь человек, подобный мне, постигший суетность этого мира, может философски смотреть на тщету потуг разбогатеть или добиться власти над другими людьми. Все равно нас ждет могила и новое рождение соответственно праведности или греховности нашей краткой жизни.